Океан просматривался с любой точки крыльца: на рассвете он казался иссиня-черным, как чернила, и только волны несли на гребнях барашки белой пены. Луна скрылась в небесах, на воду легли тени. Занимался серебристо-голубой рассвет.

Эмма помнила, как холод пронизал ее до костей, когда над ней сомкнулись воды океана. Она помнила вкус соленой воды и крови демонов. Она помнила, как ей казалось, что вода сжимает ее, ломает ей кости.

И самое ужасное – неискоренимый страх, что ее родители чувствовали ту же боль, были охвачены той же паникой.

Затем она подумала о Джулиане. О том, как он посмотрел на нее в столовой. О том, как дрожал его голос, когда он рассказывал им с Марком, что делал все эти годы.

– Эмма?

Эмма обернулась и увидела на лестнице Безупречного Диего. Он выглядел превосходно, несмотря на все тревоги ночи, даже его ботинки сияли чистотой. Густые темные волосы изящно падали ему на глаза. Он походил на принца из книги сказок.

Она снова подумала о Джулиане. О его спутанных волосах, изгрызенных ногтях, пыльных ботинках, о краске у него на руках.

– Привет, Безупречный Диего, – сказала она.

– Надеюсь, когда-нибудь ты перестанешь меня так называть.

– Зря надеешься, – бросила Эмма. – Куда идешь? С Кристиной все в порядке?

– Она спит. – Безупречный Диего взглянул на океан. – Здесь очень красиво. Жизнь здесь, наверное, безмятежна.

– Смеешься?

Диего улыбнулся безупречной улыбкой.

– Ну, когда не происходят убийства и маленькие армии не окружают Институт.

– Куда идешь? – снова спросила Эмма. – Уже почти рассвело.

– Я знаю, что пещера будет закрыта, но я хочу сам побывать на точке пересечения. Демоны уже успокоились. Мне хочется еще раз осмотреть там все – мало ли, вдруг вы что-нибудь упустили.

– Тактичности тебе не занимать, – заметила Эмма. – Ладно. Иди. Проверь, не упустили ли мы чего, пока нас пытались разорвать на части гигантские демонические кузнечики.

– Строго говоря, богомолы – не кузнечики…

Эмма одарила его таким взглядом, что Диего пожал плечами и поспешил спуститься с крыльца. У подножия лестницы он оглянулся и спросил:

– Кто-нибудь еще знает о вашем расследовании? Кто-нибудь, за исключением семьи?