«Ты все сделал правильно!» – потянулась к нему Белянка, окутала солнечным светом усталую душу.

«Я сделал так, как должен был», – Стрелок зажмурился и отвернулся.

«Я горжусь тобой!» – зацепилась она за ускользающий след его тепла.

Но он будто не слышал, глядел на бегущую воду, на макушки сосен и на низкие облака. Расправил плечи, вытянул шею, поднял голову – будто прямо здесь и сейчас был готов встретить и Гнев Леса, и мечи рыцарей, и любую судьбу.

Сельчане смотрели на своего Отца – и молчали. И Белянка знала почему.

Потому что за ним хотелось идти. Ему хотелось верить. Даже когда собственное сердце уже отчаялось.

Тем временем стройка стихла, рыцари неслышно подступили со всех сторон.

– Мы начали стройку храма, как и обещали! – звучно прокричал Рокот, и сельчане мигом обернулись, прикрывая спины друг друга. – Но я слышу недовольство?

– Недовольство? – шагнул из общего кольца Боровиков, гневно поджимая губы. – Да как вы посмели деревья рубить?!

– Увы, это необходимые жертвы, – Рокот вздохнул, будто искренне сожалел. – Но из чего-то же мы должны строить храм.

Он подтолкнул в спину Стела, постаревшего на несколько лет: вдоль век залегли глубокие морщины, потрескались губы, растянулся ворот рубахи.

– Рыцари строят храм Сариму, – хрипло начал Стел и, откашлявшись, продолжил увереннее: – Всего лишь строят храм. Вам не угрожает ничего, пока вы не сопротивляетесь, – он тяжело вздохнул, будто от боли. – Попытайтесь понять и поверить. Так будет лучше для всех. Мы чтим ваши традиции, и…

– Чтите традиции? – взвилась Горлица. – Рубите деревья и говорите, что…

– Помолчи, – осадил ее Стрелок. – Мы обещали слушать и принимать чужаков до тех пор, пока их мечи остаются в ножнах. И мы выполним свое обещание, – все еще стоя на валуне, он сверху вниз глянул на Рокота.

Предводитель рыцарей одобрительно кивнул и улыбнулся уголками губ.

– Пепелище! – звонко разлетелось над поляной.

Головы дружно повернулись к запыхавшемуся мальчугану – Белянка не сразу признала в нем Русака: худющий, глаза навыкате, лицо перемазано то ли глиной, то ли сажей, руки трясутся, рыжие вихры до серого выцвели пылью – и все за каких-то жалких два дня? Уперев ладони в полусогнутые колени, мальчишка склонился к земле, дыша сипло, часто – ворот болыпеватой безрукавки ходуном ходил, – потом поднял перепуганные глазищи на Стрелка и выдавил:

– Пепелище. Вырезана Нижняя Тура. А люди – в землю зарыты. Гниют там. Не будет нам помощи.

Тяжело ударило сердце, будто одно на всех общее сердце, громыхнуло и сорвалось в бездну. Беззвучным криком исказились лица сельчан, и все как один обернулись к Стрелку. С немой болью, гневом…