И теперь не услышал – Рани вновь провалилась в небытие. Стел поднял слепые глаза на изгрызенную луну.

И начал молиться.

– Сарим, прости…

Глава 40

Глава 40

В висках пульсировала боль.

Белянка проснулась и боялась пошевелиться. Боялась открыть глаза. Она даже не была уверена, что вообще спала. Тяжелое забытье раскрошило воспоминания в прах, залило непроглядной чернотой прошлое и переломало каждую косточку. Ныло все тело, а в груди леденела пустота.

И имя этой пустоте было – Стрелок.

Вчерашний день обрушился неистовым шквалом и смел все то живое, что еще пыталось подняться внутри. Вырванные куски, ощущения и картинки, – слишком страшные, чтобы помнить их целиком, – лепились грязным комом и неслись под откос, грохотали на разные голоса, разрастались и норовили раздавить.

Затейливое солнце на рукоятке кинжала.

Разводы облаков в раскрытых навечно глазах.

Кровяные потеки на рубахе, слитые единым пятном.

Крик, кипятком саднящий горло, стекающий ядом в гортань.

Жизнь, уходящая сквозь пальцы, в песок, за грань, на изнанку мира.

Боль, опустошающая боль, до одури, до исступления, до разрытой ногтями земли.

Стынущий запах солнца – последний вырванный из сердца запах: больше нечего вырывать.

И бесконечный день, который в памяти слился единым мигом. Безумным мигом. Мигом, когда стих рев толпы и холодные руки Ласки расцепили судорожно сжатые пальцы Белянки, подхватили под мышки, поставили на затекшие ноги и оттащили к ясеню.

В мире не осталось никого, кроме двух глупых девочек, которым больше некого было делить. Они плакали, обнимались, кричали, ругались и плакали снова. Солнце томилось где-то за облаками, пока не закончились нелепые слова, пока не стемнело, пока из-за зубастых сосен не выглянула сумеречная звезда – покровительница влюбленных. Звезда, что в день встречи Нового лета древним обрядом связала Белянку и Стрелка в единое целое. Теперь она светила ему за гранью.

Ему одному.

Потому что Белянка осталась здесь. И ее держали холодные руки Ласки и обещание, сорванное последним дыханием Стрелка.