– Все у тебя будет, девочка моя. Ты только живи, слышишь?

И, не дожидаясь ответа, тетушка Мухомор отвернулась, и под руку с Горлицей они ушли в темноту.

Воздух задрожал гитарным перебором. Девочка вздрогнула и обернулась: с другой стороны круга, по ту сторону стены, сидел певец на выбеленном валуне. Из-под тонких пальцев лилась колыбельная и дрожала круглыми перекатами между сомкнутых губ. Он плавно покачивался из стороны в сторону, прикрыв веки, и длинные с проседью волосы струились в такт. У его ног сидела девочка, укрытая шалью темных волос. Она тоже покачивалась, вторя его движениям, и смотрела распахнутыми глазищами. Ее пухлые губы надувались все капризнее, пока она не дернула его рукой за полу плаща.

– Спой о тех, кто даже на запад ушли вместе, – заканючила она.

Он молча покачал головой, не обрывая колыбельной, а потом вплел в музыку шелестящий ответ:

– Не время, Ласка. Не время для этой баллады.

– Вот если бы ты его попросила, он бы сыграл! – Ласка обиженно отвернулась, скрестила на груди руки и посмотрела внутрь круга с пеплом.

– Нет, не сыграл бы, – девочка-без-имени покачала головой и перехватила хитрый взгляд Дождя, мелькнувший из-под полуприкрытых век.

Имена сыпались звездопадом, шаг за шагом освещая выгоревший дотла мир. Колыбельная летела радужной лентой, кругом оплетая прозрачную стену. И забытый голос за спиной подхватил напев, вернул миру слова, нежные слова с нестерпимым запахом ландышей. Девочка со всех ног бросилась на голос, захлебываясь слезами.

– Мама! – кричала она и не слышала саму себя. – Мама… – шептала она и царапала ногтями прозрачную стену.

Мама босой ногой мерно покачивала колыбель и тоненьким голосом пела забытые слова. По ее плечам струились светлые волосы, собранные можжевеловым гребнем с каменьями бирюзы.

– Будь самой счастливой, доченька, – с нежностью проговорила она, оборвала песню и заглянула под кисейный полог. – Будь самой-самой счастливой.

Из-за колыбели выглядывала рыжая вихрастая макушка, тянулся любопытный конопатый нос.

– Тише, сынок, тише, – прошептала мама. – Она только уснула.

– А я тихонечко, – Ловкий хитро сощурился.

За его спиной послышался приглушенный смех, и мужская рука потрепала рыжие космы.

– Идемте наверх, там такая луна взошла – громадная, желтая, как головка сыра. – Из темноты проступил силуэт молодого отца. Голова лохматилась точно как у Ловкого, и поблескивали глаза.

Мама с улыбкой посмотрела на мужа и задернула над колыбелькой полог.

– Идемте, – кивнула она и взяла сына за руку. – Идемте пить чай.

– Мама! – разрыдалась за стеной девочка-без-имени и ударила кулаком по прозрачной стене.