– Конечно, не убивал, ― ровно откликается Винс. ― Он не в ладах с собственной душой, а теперь его преследуют дурные сны. Они и привели его ко мне. Скорее даже загнали.

– Сны?..

Винс поднимается и подходит вплотную. Рука ложится на мое плечо, и я помню, отлично помню этот пытливый, лихорадочный блеск глаз человека, который уже на что-то решился.

– Ему нужна помощь, возможно, именно твоя. Я могу лишь на какое-то время спрятать его и обещать общественности скорый справедливый суд. Но клянусь, ― пальцы немного сжимаются, ― невиновного я судить не стану, во что бы ни верили горожане. Даже если невиновный сам просит суда. Не этому ли ты учил и учишь?

Я сам учусь этому с некоторым трудом. И все же я невольно улыбаюсь, прежде чем отцепить болезненно стиснутую руку от собственного плеча.

– Это патетично, Винс, и на молитвенном собрании я непременно похвалилю тебя за сознательность. Но сейчас только спрошу: какие, к чертовой матери, сны? Что он такое видит, что решил, будто убил собственную невесту? И чем могу помочь я?

Винсент молча отступает и указывает на дальнюю дверь.

– Я хочу, чтобы ты услышал это сам. И увидел. Идем.

За зашторенным окном, когда я оборачиваюсь, мелькает тень.

***

Камера просторная, там сносная койка, но юноша сидит на полу, привалившись к стене. Кажется, он дремлет: веки опущены, плечи расслаблены, и вряд ли Сэмюеля Андерсена беспокоит доносящийся откуда-то пьяный храп.

– Кольт при себе? ― шепотом уточняет Винс.

– Я тебя умоляю.

Редфолл молча скрещивает у груди руки, и я сдаюсь.

– С собой. Думаешь, он нападет? Ты сам выставил его сущим агнцем!

– Я всего лишь не хочу новых неприятностей. Ни для тебя, ни для него. В какие-то моменты он… не отвечает за себя.

– Значит, я буду отвечать за нас обоих.

Винс блекло, тревожно улыбается и качает головой.

– Отвечать придется мне, если мы не придумаем, как выпутаться.