– Время приближается. Не спрашивай более ничего.

Наставник Джейн ― мой наставник ― кивает. И мы идем прочь.

…Я вернулась сюда наутро после того, как дала вечно живому и вечно мертвому неосторожное согласие. Я проплакала всю ночь, то представляя, как мучительно нас с доктором убьют в Лощине, то воображая оскверненное тело Джейн. Я все время вспоминала: самого Эйриша не будет с нами, не будет никого. Надежда на воскрешение зыбка, светоч боится, что волшебство одной раны не сработает, и потому скрывает помыслы от всех, кто мог бы нас сопроводить. Это не было важным, когда вести доктора к Саркофагу предстояло Джейн ― сильной и смелой. Но Джейн нет, есть только я. Я и человек, способный спасти тех, кем дорожила моя бедная сестра. Его жизнь бесценна. Я должна защитить и его, и себя.

Поэтому в то утро я вновь, преодолевая ужас, склонилась над водой. Шепнула Зеленой Леди: «Я вернулась», а на Той Стороне отчаянно шагнула под душную лесную сень. Я боялась встретить людей Мэчитехьо или вовсе его самого, но мне повезло: я наткнулась на старушку с «луковой» прической, ту, что носит на запястье лоскут платья Джейн. Я попросила: «Приведи Вайю. Это очень важно. Никому ничего не говори, молю». Я положилась на то, что старость мудра и бережет тайны, доверилась слепо, но не зря. Вайю пришел. И я сказала ему:

– Научи меня драться.

– Тебе никогда не занять место сестры. ― Это он почти прошептал. Ему тяжело было даже смотреть на меня, я понимала, ведь он видел другую. «Вы разные» ― читалось на лице. Привычно. Слишком привычно, чтобы ранить.

– Я знаю. Я и не хочу. Но если вы поможете мне, ― сделаете то, чего не успела она.

Жалкий обломок правды, но я не опустила глаз, и он кивнул. Отныне я приходила каждый день. Надевала одежду Джейн. Брала меч. Вайю уводил меня на укромную и удобную для стремительных перемещений лесную поляну, и мы бились. Обо всем знала лишь воля Омута, которой я сказала, что готовлюсь к решающему бою. Я постоянно боялась ее вопросов, но она не задавала их. Она вообще казалась странной, даже более странной, чем впервые: грезила наяву.

Грезит она и теперь, стоя посреди озера и глядя в пустоту. Вода тихо плещет об ее обнаженные груди; плавающие рядом кувшинки неотличимы от кувшинок в волосах.

– Не больна ли она? ― спрашиваю тихо.

– Все мы ныне немного больны, Жан… ― Вайю осекается. Всплескивается сладкий запах орхидей. Никогда еще цветы не пахли для меня так больно. ― Вот видишь? Все больны.

Никто здесь по-прежнему не знает о гибели сестры, а кто знает, ― так и не попрощались с ней. Я иду чуть впереди; Вайю не видит моего лица, зато видит спину, которую я стараюсь держать, ― и ему довольно для секундной иллюзии. Когда я оборачиваюсь, он утомленно проводит рукой по векам.