– НЕ ОТКРЫВАЙТЕ!
Крик тем страшнее, чем глуше были первые слова. Сэм вскакивает, бешено летит нам навстречу. Рука, просунувшись через решетку, бьет по запястью шерифа, силясь… нет, не отнять, а отшвырнуть ключ. Редфолл подчиняется, отступает, стиснув пальцы на кусочке металла, затем возвращает его к десятку таких же на кривое железное кольцо. Сэм смотрит на связку завороженно и облегченно одновременно, кивает и… разом успокаивается.
– Спасибо, мистер Редфолл. Эмме все равно не стоит задерживаться, тут промозгло.
– Сэм… ― Вблизи вижу: губы отливают нездоровой синевой. Как он сидит здесь?
Горячая пелена снова застит глаза. Я сжимаю железные прутья, накрывая своими руками руки Сэма. Мы смотрим друг на друга, ― безмолвные и источенные горем, но неожиданно сближенные им, как никогда прежде. Мы оба ― узники. Моя камера больше, моя камера ― целый мир, но важно ли это, если мне точно так же не сбежать?
– Скоро вернусь, ― произносит Винсент откуда-то издалека. ― Отыщу для мистера Андерсена что-то теплое. Мисс Эмма, пожалуйста, не отходи от камеры.
– Не отойду…
Смогла бы я? Смогла бы вообще оставить Сэма так? Направляясь сюда, я не думала, каким застану его. И не думала, что разбитое, обожженное, а потом закаленное сталью сердце меня предаст.
Винсент покидает нас, уносит ключи. В тюремном коридоре снова брань и зычные смешки: назойливый шум в ушах, но я не улавливаю ни слова из грязных потоков. Сэм же что-то понимает, видимо, не может не слушать и не слышать. Он горестно улыбается.
– Слышишь? Обещают выбить из меня всех демонов сапогами.
– Демонов…
Его холодные руки дрожат под моими руками.
– Да, Эмма. Демонов. Я очень опасен.
– Глупости.
– Они вырвались несколько дней назад. ― Он не сводит с меня глаз. ― Разбили окно. Погнули решетку, рейнджерам пришлось ее чинить. Я доставляю столько неудобств хорошим людям… например, убивая их или ломая их вещи…
Он дико смеется, качая головой; сальные пряди падают на высокий лоб. Хочется отвести их, но… держать его за руки важнее. Его никто не держал за руки так давно.
– Ты никого не убивал, Сэм. Я ведь знаю.
– Жаль, я не знаю. ― Он высвобождает одну руку, тянет, пальцы касаются моей щеки и стирают слезу. ― Нет, бедная Эмма. Не знаю. Глупая… я чудовище. А ты сказала, что меня любишь. Глупая, глупая…
Он почти прижимается лбом к моему лбу. Я не могу отстраниться, не могу ответить, только закрываю глаза, едва их закрывает он. Я слышу его дыхание. По-прежнему левая моя рука накрывает его лежащую на решетке руку. Он осторожно перебирает волосы близ моего виска. Жестоко… не мечтала ли я о подобной близости, о ласке, хотя бы о минуте наедине еще несколько недель назад? Не готова была отдать за это душу? Теперь души нет, она в залоге у другого. Нет, не так, у