…Я спешиваюсь, привязываю лошадь, осторожно толкаю дверь участка. Под деревянным навесом никого, и это настораживает: обычно тут курят, или играют в карты, или торопливо чем-нибудь перекусывают отдыхающие между патрулями рейнджеры. Но терраса пуста, пуста вся улица. Погруженная в мысли, я и не заметила этого, а теперь гулкая, пронзительная солнечная тишина несет тревогу. Я глубоко вздыхаю и шагаю вперед.

– Есть здесь кто-нибудь?..

Есть. Винсент за рабочим столом читает письмо. Он все такой же неопрятный и помятый, как в последние дни, и мне не нравится, что он вздрагивает, еще не поняв, кто пришел. Обычно он иначе встречает посетителей, многих заранее, вслепую узнает по шагам.

– Мисс Эмма? ― Он поднимает воспаленные глаза с явным облегчением. ― Слава Богу. Мне уже казалось, еще кто-то пришел винить нас в том, как скверно мы стали работать.

Он часто зовет меня «мисс Эмма», так и не привык просто обращаться по имени. Как никогда хочу напомнить, сколь близки мы ― он, Джейн и я ― были в детстве, хочу зацепиться за что-то светлое, утешить немного и себя, и его. Но времени нет. Я не уверена, что оно есть и на формальную вежливость. И все же… Винсент мне не чужой, а возможно, его я тоже вижу в последний раз. И, подходя, я тепло улыбаюсь своему неродному краснокожему кузену.

– Это лишь я. Здравствуй, как ты? Где остальные?

– В церкви. ― Он все так же изнуренно глядит снизу вверх. ― В церквях, каждый в своей. Священники города, даже китайская община39, как сговорились: созвали прихожан, еще недавно так звонили колокола и так кричали служки… Будут молиться. Об избавлении от чудовищ и очищении города. Неужели ты не слышала?

– Я была далеко.

Слишком далеко. Усмешка Винсента становится кривой и стирается вовсе.

– Вряд ли Ларсен поддался общему порыву, если и поддался, я не пойду. Я… ― он медлит, ― опасаюсь оставлять участок. Андерсен один сейчас. Я даже не решился посадить рядом поджигателей, запер в дальних камерах, но и оттуда они иногда кричат проклятья.

– Боже…

А ведь он прав: пока одни будут молиться, другие спалят тюрьму, и никто не помешает. «Веселой весталке», горевшей недавно, просто повезло, у нее пострадали лишь крыша и часть палубы. Животные сразу подняли такой шум, что перебудили труппу, и пожар потушили без потерь. Я знаю, кто помог всем спастись, у этого кого-то обгорела часть лица и волос. От башни Великого остались угольки, я сама видела, когда почернелый театр уходил по реке. Его чинят, чтобы скорее убраться еще дальше. На церковном собрании преподобный осудил поджог, высказался и шериф, собрав толпу на главной площади. Слова первого, может, и утихомирили часть нашей общины, но не помешали трусливым возгласам других священников. Слова второго неожиданно не поддержал мэр: мялся, отводил глаза, бормотал: «Поймите, нужно же расследовать, больше расследовать…». В тревожном молчании похоронили торговца оружием, ― на горле его виднелись следы волчьих зубов. В таком же молчании разошлись. А сегодня ― когда откуда-то просочились слухи о похищении тела Джейн, ― стало совсем плохо.