– Если ты сын своего отца, ― я подступил на шаг к столу, ― то знаешь, что делает испуганная толпа после проповедей вроде сегодняшних. Если ты сын своего отца, ― я взял со стола нож для бумаг, ― то защитишь агнца и будешь не один: твои парни явятся не с толпой, но опередят ее. Если ты сын своего отца… ― я резанул себя по указательному пальцу, ― то не забыл, что я говорил о двух верах.

Ни слова не сорвалось с губ Винсента, только сжались кулаки. Он знал, что я сделаю дальше, и кивнул, подаваясь вперед. Мы давно научились понимать друг друга без лишних слов. Так легко, что порой в этом сквозит нечто мистичное.

– Тогда… ― я провел кровавую черту на его лбу, две от висков до скул, ― они помогут тебе. И я. Я нашел виновных, я их приведу. Вам нужно продержаться час или два. Сможете? Сколько у вас здесь арсенала?

– Имеющий уши… ― Он наконец улыбнулся. ― С толпой можно и говорить, Нэйт.

Наши глаза встретились снова.

– Но не если она начнет штурм.

И не если следом явится кто-то пострашнее. Но, бросив лишь: «Не вешай нос», я вышел прочь.

Чтобы вскоре увидеть двух легко узнаваемых всадников на берегу реки.

Чтобы, когда один из них лишится чувств, последовать за лошадьми в рощу.

Чтобы тот, кого мы защищали, рыжий демон, клочьями вынимал из чужой груди вязкую тьму, а потом прогонял ее слепящим светом.

…Теперь Эмма Бернфилд хрипит «Отпустите», силясь стряхнуть с горла мою руку. Но я не отпущу: приходя сюда тайно, я уже наблюдал, как озеро расступается перед ней вратами, как тварь ― та, что сейчас пугливо нырнула на дно, ― поднимается над поверхностью. Уверен… она там не одна. Но из чертового омута никто больше не вылезет.

Я позабочусь.

***

Пока я тащу девчонку прочь, она продолжает биться и визжать. Кусается, лепечет, что я все понял не так. Черта с два. Она получает затрещину, но не перестает упираться, то и дело зовет меня, точно пытаясь образумить. Она совсем меня не боится. А ведь боялась всегда, прятала глаза, как и подобает благочестивой прихожанке. Может, она тоже одержима?

– Вы не понимаете! Я могу… мы можем все исправить, мы…

– Так же, как начали? Как впустили к нам этих тварей?

– Мы…

Она осекается. Дрожат губы, расширяются глаза, когда я, наклонившись ближе, шепчу: