– Ну… ― Он пожимает плечами. ― Ты нашел бы, кого лечить в свободное время. Уж поверь. Медицина у нас была так себе: все, кого отец любезно не исцелял, хворали в сезон Дождей так, что…

– Хворают, ― поправляю я, и он осекается. ― Хворают, Амбер. Они все еще там, они живые. А ты больше к ним не попадешь, ты не знаешь об их судьбе ничего. Тебя это не тревожит?

Меня ― тревожит, ведь я видел только, как захлопнулась дверь. Слышал, как Эмма, тщетно силясь заплакать, шепчет: «Умерли… умерли…». Амбер ничего не объяснил, он отрешенно глядел куда-то в пустоту, а потом коротко спросил: «Помощь нужна?». Перевязывая раненых, мы тоже не говорили; теперь же он болтает, как мне кажется, о чем-то не о том. Но…

– Нет, ― спокойно отвечает он. ― Не тревожит. У них все будет хорошо. Неси херес.

– Ты так себя убеждаешь? ― спрашиваю даже скорее сочувственно, чем раздраженно. ― Амбер… Великий ты или нет, но провидец у вас, если не ошибаюсь, попугай. Ты просто… ушел. Мы все ушли оттуда, ничего так и не сделав. И мы не можем знать…

– Можем, ― удивительно ровно, мягко отзывается он и поднимает руку. На ладони зажигается искра. ― Можем, потому что все время, что я то лежал в одном ящике, то выбирался из других, о моем мире заботились.

И он бы его так не оставил.

– Ты о…

Он кивает.

– И я бы выпил за него, Мильтон. Правда, выпил бы.

Странно это ― пить за врагов, да?

Странно. И по-своему правильно. Мы поняли это еще под Петерсбергом.

…Я ведь вспомнил его там, в башне, ― индейца, который лет двадцать пять назад ходил в Оровилл за книгами. Я видел его в лавке, а один раз он наблюдал, как я прямо в порту зашиваю ножевую рану бедолаге, которого не мог транспортировать. Краснокожий был тогда молод, но я легко вспомнил своеобразное благородное лицо, пытливый взгляд, череп в высоко зачесанных волосах. Закончив, я спросил, что ему нужно, не помочь ли. Он покачал головой и, не оборачиваясь, ушел. Мне тогда сказали: «Не обращай внимания, старина, это Блаженный Койот. Так его зовут даже свои, потому что любит сюда таскаться таращиться на нас». Со временем, видимо, он обрел новое имя. Злое Сердце. И, как и прошлое, оно ничего не отражало.

– Все чаще думаю: мы были с ней похожи, с… Жанной.

Я потираю лоб. Да. Возможно. Я уже не уверен, что хоть немного знал девочку, надевшую мне на голову венок, когда я вернулся с Гражданской войны.

– Полюбили одного человека, по-разному, но все же. И оба успели побыть его врагами. Забавно, да?