Ашезир поднялся с кресла и, мягко сжав плечо Шиа, усадил ее на обитый сукном стул.
– Тебе тяжело быть на ногах и разумно мыслить в таком состоянии. – Он улыбнулся. – Может, сидя, ты лучше поймешь, что я предлагаю? А ведь я предлагаю все! С тебя же требуется лишь правда.
Женщина раздумывала лишь несколько мгновений – понятно, выбор-то невелик.
– Обещай... клянись... Если я скажу всю правду, то ты не тронешь моего сына. За себя, как видишь, не прошу...
– Конечно. Обещаю... Ну и клянусь, да. Говори.
Жрица вздохнула несколько раз, посмотрела в стену и наконец повела рассказ.
– Мой сын заболел... Ему тогда было всего одиннадцать зим. Он задыхался, он кашлял кровью... иногда ногтями раздирал горло... Магия Ихитшир не помогала. Тогда я тайно отправилась к отступницам. Они дали мне снадобье... и они не назначили цену. Они сказали: придет время – мы придем за услугой...
Она умолкла, закрыла лицо руками. Ашезир прикрикнул:
– Ну! Дальше!
– Дальше? – она горько поджала губы. – А дальше десять лет от них не было ни единого известия. Я уж и думать забыла. А потом сон... Они сказали, что время расплачиваться. Сначала я не поверила – вдруг всего лишь сон? Да только на моего сына снова напала та болезнь. И на моих внуков тоже... – снова она замолчала и опустила голову.
Если не лжет, то сложно ее не понять. Даже его, Ашезира, матушка сделала бы, пожалуй, ради сыновей многое, хоть и находилась столько лет вдалеке. Однако ни искорки понимания жрица не должна углядеть в его взгляде.
– Ну и? Ты все еще не перешла к сути.
– К сути... Да... – пробормотала жрица. – Только знай, что мой сын ни при чем... он ничего не знает.
– Ладно-ладно, давай уже говори.
– Отступницы сказали, что я должна привести к ним принца-наследника. Как угодно, а привести. Я и привела...
Ашезир потерял дар речи. Он уже знал ответ на вопрос и все же спросил:
– Как бы ты меня привела, если бы Данеску не отравили?
Шиа глянула на него с вымученной усмешкой и шепнула:
– Потому ее и отравили...
Ашезир хоть и догадался, но все равно, услышав признание, не выдержал. Звон оплеухи взрезал тишину, голова жрицы мотнулась назад, стул чуть не опрокинулся.