– Все мы делали то, что должны были, Эви. Нас заставили.

«Нас. Заставили».

Мы варились в этом так много времени. Толли не даст мне забыть.

– Они всегда хотели, чтобы мы могли пережить любые трудности. И они своего добились.

«Мы пережили их».

Дом Самос не славится способностью проявлять привязанность, и мы с Толли не являемся исключением. Я помню, как смотрела, как Мэра Бэрроу обнимает на прощание свою семью, когда она в последний раз покидала Монфор. Все они, казалось, превратились в единый сгусток переплетенных рук и голов, так крепко обнимали друг друга, так суетились на глазах у всех. Такое поведение не совсем мне по душе. Но когда я обнимаю Толли, я думаю о ней и сжимаю его чуть дольше, чем обычно. Он отвечает тем же, неловко похлопывая меня по спине, что почти выбивает воздух из моих легких.

Тем не менее я не могу не почувствовать уже знакомый прилив тепла. Это странно – быть любимой и знать, что тебя тоже любят.

– Ты подготовил речь? – спрашиваю я, отстраняясь, чтобы увидеть его лицо.

Если он собирается солгать насчет речи об отречении, я это узнаю.

К его чести, он не уклоняется от ответа. Толли криво ухмыляется.

– Затем этот самолет и нужен.

В ответ на это я могу только закатить глаза.

– Ты никогда не мог вовремя сделать домашнее задание вне зависимости от того, какое тебя могло ждать наказание.

– А я припоминаю, что вы, леди Самос, списывали свои задания.

– Но разве меня хоть раз поймали? – парирую я, подняв бровь. Он отказывается продолжать перепалку и направляется к одному из близлежащих зданий, где мы оба можем помыться.

– Я так и думала, Птолемус! – кричу я, горя желанием догнать его.

Когда мы подходим к зданию, он открывает дверь, пропуская меня первой. Раздевалка узкая, но высокая, с просторными потолочными окнами, выходящими на сосновые ветви.

Птолемус с грохотом открывает один из ближайших шкафов и роется в аптечке в поисках бинта. Я беру полотенце из аккуратной стопки и бросаю ему. Он вытирает лицо, пачкая мягкий хлопок грязью, потом и небольшим количеством крови изо рта.

Я делаю то же самое, присаживаясь, чтобы вытереть пот у основания шеи.

– Я был бы плохим королем, – неожиданно говорит он. Он делает это так небрежно. Как будто это было предрешено, как решение простого уравнения. Он продолжает искать что-нибудь, чтобы перевязать порез. – Думаю, отец всегда знал, что корона умрет вместе с ним. Неважно, сколько он говорил о наследии и семье. Он был слишком умен, чтобы думать, что Королевство Разломы сможет существовать без Воло Самоса. – Он замолкает и задумывается. – Или без Эванжелины.