— Давай, начинай с любопытного.

— Ты когда успела задружиться с доктором Фаэнцей? И кстати, с которой из них?

— С младшей, конечно. Старшую я только видела. В больнице, когда ездила навещать Адриано и Катарину. А младшая — она отличная вообще. Старше меня на восемь лет, а как будто на сто, на самом деле. И ты сама мне сказала, что она очень вменяемый гинеколог, а таких — сама знаешь, наверное, поискать надо. Вот я к ней и пришла, и спросила — можно ли к ней на консультацию. Она сказала — можно, и я съездила, это в городе, в её больнице. И мы очень душевно поговорили. Про анализы, про организм, про анатомию и прочее. Я понимаю, почему её без памяти любит маленькая Анна, если бы у меня в школе такая преподавала — я бы тоже во врачи подалась. А что за насущный вопрос?

— Скажи откровенно, то, что тебя приглашают на праздник, подразумевает потом свидание? Если так, то я сейчас прямо позвоню, извинюсь и откажусь.

— Нет, не подразумевает. Знаешь, это по договорённости. И если тебя прямо об этом не спрашивали — то и не договаривались ни о чём. Ты совершенно спокойно можешь в конце попрощаться, пожелать доброй ночи и исчезнуть.

— Тогда ладно. Скорее всего, я так и сделаю.

— Почему нет? Не хочешь торопиться — не торопись. А если вдруг захочешь попробовать — так бери и пробуй. Только — если тебе именно что захочется самой. Тогда и облом пережить будет легче, не тебя заставили, а ты сама попробовала. А не попробуешь — не узнаешь, сама понимаешь. Отличного результата в первый раз с новым человеком никто гарантировать не сможет. И в любом случае не переживай, — Кьяра подобрала упавшую на пол книгу и отправилась спать.

В среду вечером Гаэтано спускался в зал, где происходили танцевальные занятия. Фактически в последний раз перед мероприятием — донна Элоиза в понедельник назвала это «финальный прогон». Будем, сказала, повторять всё-всё-всё, без разбора, без диктовки, не оглядываясь на тех, кто не знает. Он, помнится, хмыкнул — а куда она их денет, тех, которые не знают, но притащатся и будут везде лезть? Она посмотрела на него так, будто впервые видела, и ничего не сказала. Видимо, предполагала, что они устыдятся и сами куда-нибудь денутся.

Этот самый последний прогон выглядел, прямо сказать, кошмарно. Изо всех щелей вылезли все те, кто приходил хотя бы раз. Все, кто раньше думал и сомневался. Теперь же они вдруг осознали — мимо них проходит, да уже и один раз почти прошло, что-то крутое, куда люди ходят три-четыре раза в неделю и радуются!

Донна Элоиза была ангелом — ни на кого не ругалась, только смотрела. Пристально. На удивление, это работало. Впрочем, иногда у неё тоже не хватало терпения, тогда она выходила ненадолго, оставляя считать маэстро Фаустино. Иногда выходила вместе с монсеньором, иногда одна. Потом возвращалась и начинала считать и диктовать фигуры заново.