Вообще, конечно, если в пятницу будет так же, это стыд и позор. И чему они тут вообще людей почти два месяца учили?

Одна радость — музыканты.

Лучше всех, конечно, красотка Аннели. Когда они возобновили занятия после взрыва, она пришла и сказала — раз она всё равно здесь, то будет играть. Заодно и выучит всё, что нужно, и чего она ещё не знает. И играла. Танцевать под скрипку оказалось здорово, плюс иногда она играла поверх фонограммы или ещё какой минусовки. К тому моменту во дворце её уже хорошо знали — особенно после праздничной гулянки, на которой отмечали возвращение домой его высокопреосвященства и окончание мрачного периода в жизни палаццо Эпинале. Там они с девчонкой Анной так зажгли, что даже дон Лодовико пришёл разгонять тёплую компанию. Они классно играли какие-то вальсы и польки, и все танцевали, и это вообще получилась такая проба формата, и было очень весело. Он даже подумал, что после можно будет её зазвать к себе, но она поулыбалась и не ответила, а когда всё завершилось, то убежала к себе спать.

Да-да, за грустными мыслями о пользе дела он даже позабыл о своих личных печалях. Во-первых, он почти не мог танцевать. В лучшем случае — пешком. И то на два танца подряд сил не хватало. От вальса безжалостно кружилась голова. Он помнил наставления донны Элоизы, что головокружение в вальсе лечится только практикой, и усиленно практиковался. Пару раз попал в нехорошую ситуацию, когда приходилось бросать даму прямо посреди танца и срочно выскакивать на воздух. Тогда та же донна Элоиза внимательно его оглядела и сказала, что недостаток практики — не его случай, всё дело в последствиях травмы. Прошло слишком мало времени, организм ещё не восстановился. Это злило. Доменика в ответ на его жалобу посмотрела внимательно и спросила — а чего он, собственно, хотел? Его лицо уже нормального вида, шрамы бледнеют, отёка нет. Но ушиб мозга ему не приснился, к сожалению, поэтому нужно ждать. Организм адаптируется. Через какое-то время.

И точнее не мог сказать никто.

И даже приступить к работе ему пока не позволяли — ни монсеньор, ни Бруно. Монсеньор кивал на врачей, а Бруно щурился и говорил — ну, посмотрим после праздника.

А во-вторых, ни разу такого не случалось, чтобы ему было некого на такой праздник пригласить. Он всегда был с красивой девушкой, и девушки были рады без памяти, когда он их звал. А тут рада одна Клаудия, та бы живьём его заглотила, дай ей волю. А потом выплюнула бы обратно и облизывала то, что осталось.

Нет, он не собирался звать Клаудию. Более того, сделал всё, чтобы её позвал Энрико Гостини — его подчинённый, который на неё давно уже слюнки пускал, а она ему не давала. Но оба были на той вечеринке, и после буйных танцев у них каким-то образом склеилось. Раньше Гаэтано было бы любопытно — что да как, а сейчас — нет. Клаудия отвязалась — и ладно.