– Мам, пошли! – Эшу с перемазанной кремом физиономией возник из темноты и решительно потянул мать из-за стола. – Покажем этой мелкоте класс!

– Ку… куда?! – всполошилась Жанаина, неловко поднимаясь под дружный смех и аплодисменты. – Малыш, ты рехнулся? Я танцевала это последний раз ещё в… Эшу, да оставь же меня в покое, болван! Найди кого-нибудь помоложе для своих выкрутас!

Но Эшу, смеясь, уже повёл мать в ритме танго. И расхохотался на весь сад, когда вслед за ним Ошосси выволок в круг света громко протестующую Оба.

– Охотник! Чтоб тебе провалиться! Отвяжись! Ты же знаешь, что я не умею танцевать!

– Тебе ничего не надо уметь, гатинья… – мурлыкал Ошосси, прижимая Оба к груди и закрывая глаза. – Доверься мне, я всё сделаю сам, просто получай удовольствие…

– Вот засранец, – усмехнулся Огун, покосившись на сидящую рядом Йанса, которую, казалось, не интересовало ничего, кроме шурраско. – Пойдём, что ли, и мы, сержант?

– Бросьте, полковник, – с набитым ртом отмахнулась Йанса. – Чего никогда толком не умела – так это танго…

– Я тоже. Так что прикроем друг другу спину. – Огун встал и увлёк за собой Йанса, едва успевшую бросить в тарелку полуобглоданную кость.

– Дон Осаин, позвольте вас пригласить! – Эва, смеясь, присела в реверансе перед стариком. Дон Осаин уверенно встал и расправил костлявые плечи под выцветшей футболкой.

– Что ж, Эвинья, пожалуй, покажу тебе, как танцевали в моё время! Сейчас это у вас не танго, а паучьи бега! И даже если я после этого отдам концы…

– О, я такого не допущу! – серьёзно пообещала Эва.

Из музыкальной колонки рвалось танго. Страстный голос пел о любви, печали и смерти. Светлячки брали приступом фонарь. Смеялись дети. Танцующие пары пересекали площадку. В тёплом воздухе пахло гибискусом, ванилью, кофе. Из распахнутого окна верхнего этажа доносился смех Ошун и ворчание Шанго. Огун и Йанса танцевали танго так, что с физиономии наблюдающего за ними Ошосси исчезло праздничное выражение. Эшу, обняв мать, вполголоса рассказывал ей что-то, – и Жанаина хохотала на весь сад, вытирая глаза ладонью. Дон Осаин со старомодной осторожностью кружил Эву. А рядом с ними среди танцующих стояли Обалу и Габриэла. Обалу опирался одной рукой на костыль, а другой неловко придерживал девушку за плечи. Лица его не было видно. Габриэла обнимала Обалу за шею обеими руками и смотрела на него не отрываясь широко распахнутыми, сияющими глазами. И никого, кроме друг друга, эти двое не видели.

– Дона Жанаина! Дона Жанаина-а-а! – Через площадку вихрем промчался негритёнок в перепачканных мороженым и шоколадом шортах. Мальчишку едва видно было за букетом белых орхидей и лилий. – Это вам, дона Жанаина! От сеньора на белом «мерседесе»! Шикарная тачка, скажу я вам!