Выключив телефон, Эва в задумчивости опустилась на крыльцо веранды. Никто не обращал на неё внимания. И двор, и дом были полны народу. Музыкальная колонка гремела самбой на весь лес: возле старых качелей танцевали дети. На утоптанной площадке за домом ныл беримбау и летали полуобнажённые фигуры: Йанса собрала роду. Машины и мотоциклы продолжали подъезжать: казалось, полгорода прибыло сюда, на старую ферму, отмечать день рождения Жанаины. Под питангейрами стоял огромный стол. Женщины носились из дома на улицу с посудой, бутылками, закусками и салфетками, а из кухни, как капитан из рубки, громогласно распоряжалась Оба:

– Болиньос уже можно подавать! И салаты! И шиншин! И акараже! Ватапа готова, Габи, забери её! Эшу! Эшу! Да что же это за проклятье? Отойди от бригадейрос, это же для детей! Святая Дева, он уже половину съел! Дона Жанаина, что, по-вашему, лучше подать сначала – мокеку, сарапател или фейжоаду?

– Всё сразу, дочь моя! Всё равно съедят за три минуты! Ошосси! Как там шурраско? Может, лучше я это сделаю?

– Женщины, вас нельзя подпускать к мясу… – бурчал Ошосси, который стоял под манговым деревом и внимательно следил за говяжьими рёбрышками, жарящимися на углях. – Вы только испортите всё! Обинья, успокойся, уже почти готово! Йанса, любовь моя, что ты так вопишь? В чём дело?

– Поди сюда немедленно, Охотник! Тут полковник не хочет со мной играть! Говорит, что всё позабыл и только зря опозорится…

– Позабыл он, как же… Детка, но я же тоже не могу! Если я спалю мясо, Оба меня убьёт! Пусть Шанго поднимет задницу!

– Ничего он не поднимет! Они с Ошун час назад закрылись наверху и…

– Поня-а-атно… Эй, кто-нибудь! Эшу! Марэ! Огун! Разорваться мне тут?! Мясо уже почти готово, отворачиваться нельзя!

– Иди, я пригляжу. – Огун неторопливо подошёл к углям и, прихлёбывая пиво из банки, ответственно уставился на покрытые румяной корочкой, сочащиеся коричневым соком говяжьи рёбрышки. Ошосси унёсся к капоэйристам, и через мгновение над воротами замелькали два вихря: лохматых дредов и унизанных терере косичек.

На веранде тоже негде было повернуться. Дона Кармела и ещё несколько таких же солидных, одетых в белые платья сеньор пили за столом кофе из крошечных чашечек. На перилах висели и смеялись дети. Кто-то лежащий в гамаке с упоением дымил сигаретой: дым поднимался клубами. У ступеней крыльца на перевёрнутом ящике сидел Обалу. Рядом на траве валялись его костыли. Эва улыбнулась, подумав о том, что брат нарочно выбрал это место: каждые две минуты мимо него проносилась Габриэла. Вот и сейчас подруга появилась из кухни с тарелкой акараже. Пробегая мимо Обалу, она на лету сунула ему пончик, улыбнулась, отбросила с лица волосы и помчалась дальше. Обалу сунул в рот тёплый акараже, чертыхнулся, уронив в траву одну креветку. На его некрасивом лице застыла недоверчивая, смятенная улыбка. Глаза не отрываясь следили за тонкой фигуркой Габриэлы. «Что из этого получится? Чем это закончится? – в который раз подумала Эва. – Мне страшно до сих пор. А им… похоже, всё равно.»