Дверь за Клео закрывается, и Санаду сползает в воду под шапкой пены.

Последняя улыбка Клео обнадёживающе мягкая, но… но…

Что это было: изощрённое издевательство или изощрённое непонимание? Санаду не знает.

Он выныривает из воды, убирает с лица хлопья пены и вновь смотрит на потолок.

– Ненавижу абсолютные ментальные щиты, – Санаду поднимается, весь облепленный шубой из лопающихся пузырьков. – Самое мерзкое изобретение из всех возможных!

Он растирает по коже, из которой лишь полчаса назад ушёл мерзкий зуд отголосков некромантской магии, лечебную пену.

Не так уж часто Санаду сожалеет, что не умеет обольщать женщин хотя бы как намного более молодой Танарэс. Или не относится к этому всему так же просто, как, допустим, Эзалон и Дарион, вполне успешно отдыхающие в борделях. Но сегодня – день именно таких сожалений.

Отряхнув пену и поставив ногу на ступеньку, на которой совсем недавно сидела Клео, Санаду замирает.

Замирает от мысли, что Клео сейчас может ворваться сюда и спросить, где взять кофе или кофемолку, по любому другому поводу.

Войдёт внезапно и порывисто, как вся она.

Увидит обнажённым…

Впечатлится.

Лишь пару минут спустя Санаду осознаёт, что стоит в ожидании.

– Вот так и поверишь, что у меня старческий маразм, – вздыхает он и мановением заклинания очищает себя от остатков пены, высушивает.

В дверь с обратной стороны что-то ударяется, шаркает, будто коготками. Ручка проворачивается. Санаду прикрывается руками.

Створка раскрывается.

И ванную комнату, верхом на дверной ручке, вплывает Марк Аврелий. Мгновение он пристально смотрит на Санаду чёрными горошинами глаз и, дёрнув хвостом, отпрыгивает назад.

– Весь в хозяйку, – вслед ему произносит Санаду и от всех возможных внезапных рыжих посетителей скрывается в чёрном бархате халата.

И вроде всё хорошо, студентка не явилась в самый неподходящий момент, не увидела обнажённым – формально надо радоваться. Но Санаду… почему-то слегка этим фактом разочарован.