– Я… – ей не хватало воздуха, – я все… сделаю.

– Отлично. – Колыхание тьмы вокруг Крейдена пропало, остальные признаки тоже – теперь он выглядел человеком. – Мне не придется проверять ваши грехи, ведь так?

– Нет…

Мне стало смешно. Потому что он издевался, играл на чужих нервах, и заикаться теперь это женщине – чьей-то знакомой, чьей-то матери – еще неделю.

– Ваш паспорт, девушка…

На меня она даже не смотрела, очевидно, боялась предположить, какая такая «дура» могла добровольно подписаться на подобный брак.

Тряслась в руках ручка, пока тетка вносила в толстый журнал наши имена и фамилии, пока ждала наши подписи, пока распечатывался бланк с вензелями, по которому секундой позже грохнула государственная печать.

Конечно, Форсу не была важна эта бумажка, но он знал, что вся процедура нужна мне. Мы, женщины, зависимы от формальностей, любим их – особенно эту. А может, она была нужна ему тоже – я спрошу когда-нибудь…

– Все… законно, не сомневайтесь. – Ее было даже жаль, все еще белую как снег. – Я все внесу в реестр, все как положено.

– Конечно. – Прохладно-вежливый Крейден. – И вы ведь никому не скажете о том, кого именно сегодня расписывали?

– Нет-нет…

– Чтобы мне не пришлось возвращаться?

– Никто… Никогда… не узнает.

Я верила ей. Ей было проще забыть, вырезать себе язык, чем сболтнуть кому-нибудь лишнее. Грехи – оно такое дело…

– Хорошо.

Крей принял из чужих рук сертификат – плотный, красивый, донельзя официальный.

– Поздравляю.

Не знаю, какими усилиями далось ей это слово, но произнося его, она впервые посмотрела на меня, ожидая увидеть не то испуг в моем взгляде, не то немой крик о помощи. Но увидела там тонну любви – не к ней, конечно, к тому, кто стоял рядом. Ей никогда не понять «зачем» и «почему», она до конца своих дней будет гадать, а возможно ли такое, что она сама чего-то не знает, что они – Девенторы – другие…

– Спасибо, – я улыбнулась ей. Форс не ответил.

Пусть возвращается к своему контейнеру с едой, если все еще сможет есть. Пусть запирается теперь на замок.