— Он сам уступил ее мне! — в запальчивости крикнул Райли, испугался, что разбудит Эвелину, и перешел на горячий шепот. — Она забудет! Не сейчас, так позже. Осенью. Или когда родится ребенок! Я люблю ее всю жизнь! Я никому ее не отдам!

— Даже если Эви завянет на твоих руках? Станешь смотреть, как жизнь постепенно покидает ее? Вспомни, какая она была — словно яркое пламя. А теперь мне больно на нее глядеть…

Райли ничего не ответил. Он дождался, когда магистр Соль сложит склянки с зельями и уйдет, оставив их с Эви наедине. Лег и осторожно обнял Эвелину.

— Ты моя… — повторял он. — Ты моя.

Утром Райли принес в спальню Эви завтрак — горячие булочки, ароматный взвар, янтарный мед на подсушенных хлебцах.

— Поешь хоть немного, морковка. Вот, давай пополам.

Он кормил ее с рук. Подхватил пальцем капельку меда, оставшегося на подбородке. Подай ему Эвелина знак, хоть один наклон головы, хоть слабую улыбку — и сам припал бы к ее губам.

— А теперь гулять!

— Разве ты не должен разбирать документы?

— Дела подождут!

Раулар позвал горничных и строго наказал не затягивать на фигуре невесты тугого пояса. Они впервые за долгие дни выбрались в город, к деревянному мосту, с которого в детстве любили запускать кораблики-щепочки. Смотрели, чья быстрее.

Райли вспоминал детские проказы, смеялся и все поглядывал на Эви, надеясь увидеть, как румянец возвращается на бледные щеки.

— Помнишь, как я зазевался, поскользнулся на мокрых досках, а ты меня удержала. Как только смогла? Я и тогда был здоровяком, а ты была такая тощая морковочка.

— Я тебя удержала, потому что ты мне дорог, Райли. Правда дорог. Всегда был и будешь.

Эви повернулась, взяла Раулара за руки и подняла глаза.

— Но я не смогу тебя полюбить так, как ты хочешь. Прости…

— Ты привыкнешь!

— Я привыкну… — эхом отозвалась она.

— О, Эви! — выдохнул он и прижал к себе истончившееся тело: в чем только душа держится…

На следующий день Райли сказал, что ему нужно уехать.