Секунду мне кажется, что он сейчас взорвется, но Хадсон делает глубокий вдох и неровный медленный выдох. Затем еще вдох и выдох, и еще, пока наконец не смотрит на меня опять и не спрашивает:

– Не могли бы мы просто поговорить, не обвиняя друг друга?

Должна признаться, что я ценю то, как он это сказал – тем более что сегодня утром обвинениями бросаюсь только я. А значит, теперь моя очередь сделать несколько глубоких вдохов.

– Ты сказал, что любишь меня, и это выбило меня из колеи. Очень.

– Прости, – говорит он, и у него опускаются плечи. – Я не хотел этого говорить. И не сказал бы, если бы что-то соображал.

– Значит, это неправда? – спрашиваю я, и у меня обрывается сердце, хотя это не имеет совершенно никакого смысла. – Ты не любишь меня.

Он качает головой, его челюсть и горло напрягаются, и смотрит он куда угодно, только не на меня.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал, Грейс?

– Я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Разве я много прошу?

– Я люблю тебя, – говорит он без рисовки, без фанфар. Только три простых слова, которые меняют все, хотим мы того или нет.

Я качаю головой и бросаюсь в угол кровати.

– Ты так не думаешь.

– Ты не можешь мне говорить, что я думаю, – отвечает он, – как не можешь говорить мне, что я чувствую, а чего нет. Я люблю тебя, Грейс Фостер. Я люблю тебя уже много месяцев и буду любить тебя всегда. И ты ничего не сможешь с этим поделать.

Он подтягивает меня к себе и усаживает на колени.

– Но я не пытаюсь использовать чувства как оружие. Планировал ли я сказать тебе о них? Нет, не планировал. Жалею ли я, что теперь ты знаешь? – Он качает головой. – Нет. Ожидаю ли я, что ты скажешь, что тоже любишь меня?

– Хадсон… – Меня охватывает паника.

– Нет, – продолжает он, – не ожидаю. И не хочу давить на тебя, чтобы ты сказала то, чего ты не хочешь мне говорить.

К моим глазам подступают слезы, горло сжимается.

– Я не хочу причинять тебе боль.

– Это не твоя вина. – Он нежно гладит мою щеку. – Ты в ответе за свои чувства, а я в ответе за свои. Вот как все устроено.