– Слишком много. – Он опять вздыхает. – Тысячи раз.

– Вот и достаточно. Более чем.

Хотя это наказание длится всего несколько дней, оно ужасно. И ему приходилось переживать это опять и опять. Но всему есть предел.

Он качает головой.

– Это продолжается всего несколько дней.

– Нет, – говорю я, качая головой, и цитирую ему его любимый фильм: – Главное – не годы, дружок. Главное – это пробег.

И впервые за все последние дни он улыбается. Потому что он наконец понял.

– Тебе пора простить себя, Хадсон. И оставить это в прошлом.

Он ничего не говорит, и поначалу мне кажется, что он не готов. Но тут он улыбается и целует меня.

Когда он отстраняется на этот раз, мы снова оказываемся в камере.

– Какого черта? – Реми перестает ходить по камере, как только видит, что мы очнулись. – Ты не можешь проделывать со мной такие штуки, Грейс! Последние двадцать минут я был сам не свой. Я думал, что он убьет тебя!

– Значит, это длилось так долго? – удивляюсь я. – А мне показалось, что прошло всего пара минут.

– Дело в том, что время здесь течет не так, как в других местах. Иногда тебе кажется, что его прошло много, иногда – что всего ничего. – Он неопределенно хмыкает, и видно, что он очень зол. – Когда тебе в следующий раз захочется воспользоваться чужой магической силой, ma chere, выбери кого-то другого. Потому что это была та еще хрень.

– Прости, – говорю я. – Я не хотела тебя напрягать. И я очень благодарна тебе за помощь. Больше, чем можно выразить словами.

– Значит, вот как ты оказалась там? – спрашивает Хадсон, глядя то на Реми, то на меня.

– Да. Твоя девушка, можно сказать, втащила меня в этот ад. – Реми закатывает глаза. – Но уважуха, чувак. Не знаю, как долго я сам смог бы выдержать то, что выдерживал ты.

На лице Хадсона мелькает смущение, как будто он не знает, как ему реагировать на то, что кто-то еще, помимо меня, видел то, что происходило в его голове. И я его понимаю. Я помню, как неловко мне было от того, что Хадсон постоянно присутствует в моей голове, когда я не доверяла ему. Так что я могу себе представить, каково это для него – знать, что какой-то ведьмак, которого он почти не знает, мог наблюдать его страхи и, соответственно, то, что вызывает у него самый острый стыд.

Сперва мне кажется, что сейчас он уйдет в свою скорлупу и скажет какую-нибудь гадость. Но в конце концов он, видимо, решает принять неизбежное, поскольку вместо того, чтобы повести себя как говнюк, он протягивает Реми руку и говорит:

– Спасибо за помощь.