«Может, запротестовать, отстраниться?» – мелькает у меня мысль.

Но мой мозг затуманен, тело слабо, и у меня нет воли к сопротивлению. Потому что это Хадсон.

Моя пара.

Мой лучший друг.

Мой партнер.

И потому я знаю кое-что такое, чего не знает он сам. Чего не знает эта тюрьма и чему он никогда не позволит себе поверить. Заставив тех парней поубивать друг друга, он сделал наилучший выбор… и я никогда не стану его в этом винить. Сожаление? Да. Но также и прощение.

И я повторяю еще более убежденно:

– Хадсон, я доверяю тебе.

Он отстраняется со сдавленным стоном, и в его глазах я вижу замешательство, когда он смотрит то на меня, то на другую Грейс, но они не затуманены, а ясны. Он понимает, что все это просто кошмар.

Теперь уже он сам зарывается пальцами в мои волосы и шепчет:

– Ты в порядке? Я не причинил тебе вреда?

– В этом-то и суть, – тихо отвечаю я, повернув голову, чтобы поцеловать внутреннюю часть его запястья. – Я всегда это знала, и в это должен поверить и ты. Ты никогда не причинишь мне вреда, Хадсон. Во всяком случае, такого. Ты никогда не причинишь вред другому человеку, если это будет зависеть от тебя.

Он качает головой, хочет что-то сказать, но я прикладываю палец к его губам.

– Никогда, – повторяю я.

Мы оба смотрим туда, где на полу только что находилась другая Грейс, но ее нет, и, повернувшись к двери, я вижу, как она исчезает за ней, повесив рюкзак на плечо.

– Это было неправильно, – говорит он, и я вижу, что он тоже смотрит вслед другой Грейс. – То, что я с ними сделал.

– Да, – соглашаюсь я, потому что это правда. – Но, милый, война всех превращает в злодеев. Это неизбежно, от этого нельзя уйти.

Он не отвечает, только со вздохом закрывает глаза и кивает. Вид у него такой усталый, такой измученный, что я обнимаю его за талию и притягиваю к себе.

– Сколько раз ты убил меня? – спрашиваю я.

Он с усилием сглатывает.