Вторым и последним комплиментом бедного Вольтеманда удостоил в тощем манхэттенском журнале «Высокобровый горожанин» поэт Макс Миспел (еще одно ботаническое имя – Mespilus germanica, мушмула германская), профессор немецкого отделения Коломбинского университета. Герр Мушмула, любивший выставлять напоказ своих авторов, обнаружил в «Письмах с Терры» влияние Осберха (испанского сочинителя вычурных сказок и мистико-аллегорических историй, высокоценимого скорыми на выводы доктринерами), а также непристойного древнего араба, толкователя анаграмматических сновидений Бен Сирина, как передает его имя капитан de Roux, согласно Бёртону в его переложении трактата Нефзави о лучшем способе совокупления с тучными или горбатыми женщинами («Благоухающий сад», издательство «Барс», с. 187 в экземпляре, подаренном девяностотрехлетнему барону Вану Вину его врачом профессором Лагоссом, большим похабником). Критика Миспела кончалась так: «Если г-н Вольтеманд (или Вольтиманд, или Мандалатов) психиатр, кем, полагаю, он вполне может оказаться, то я столь же сочувствую его пациентам, сколько восхищаюсь его талантом».

Прижатая к стенке Гвен, кругленькая филь де жуа (по склонности, если не по роду занятий), выдала одного из своих новых ухажеров, признавшись, что она упросила его написать эту статью, потому что не могла вынести «кривой ухмылки» Вана, узнавшего, как возмутительно пренебрегают его красиво переплетенной и снабженной футляром книгой. Еще она клялась, что Макс Мушмула не только не имел ни малейшего представления о том, кто такой Вольтеманд, но даже не читал роман Вана. Некоторое время Ван тешил себя мыслью вызвать г-на М. (который, как он надеялся, выберет шпаги) на дуэль – при рассветных лучах, в укромном уголке Парка, центральную лужайку которого он мог видеть с террасы пентхауса, где он дважды в неделю фехтовал с гуттаперчевым французом-тренером – единственное упражнение, кроме верховой езды, которое он все еще себе позволял; но к его удивлению и облегчению (поскольку ему было чуточку стыдно защищать свою «повестушку» и хотелось поскорее забыть ее, как другой Вин, не имеющий к Вану отношения, мог бы, пожалуй, осудить – кабы ему посчастливилось прожить подольше – свою юношескую фантазию об идеальных борделях), М.М. ответил на расплывчатый картель Вана добродушным обещанием прислать ему свою следующую статью «Сорняк изгоняет цветок» (издательство «Мелвилл и Марвелл»).

Чувство опустошенности – вот и все, что Ван вынес из своего приобщения к Литературе. Еще до завершения книги он с болью осознал, как, в сущности, мало он знает собственную планету, пытаясь собрать воедино чужую из зубчатых осколков, стянутых из спутанных умов. Ван решил, что после окончания медицинского факультета Кингстона (который он нашел более подходящим для себя, чем старый добрый Чуз) он отправится в долгие странствия по Южной Америке, Африке, Индии. Пятнадцатилетним мальчиком (возраст расцвета Эрика Вина) он с поэтической страстью изучал расписание и пути сообщения трех великих американских трансконтинентальных поездов, на которых однажды двинется в путь, притом не в одиночестве (теперь – в одиночестве). Отправляясь из Манхэттена через Мефисто, Эль-Пасо, Мексиканск и Панамский Чаннель, вишневый Экспресс Новый Свет достигал Бразилии и Ведьмы (основанной русским адмиралом). Там он разделялся на две части – восточный состав следовал дальше, к Горну Гранта, а западный возвращался на север через Вальпараисо и Боготу. В другие дни волшебное путешествие начиналось в Юконске, откуда один поезд следовал к атлантическому побережью, а другой через Калифорнию и Центральную Африку мчал в Уругвай. Сливово-синий Африканский Экспресс отправлялся из Лондона и достигал мыса Доброй Надежды тремя различными маршрутами, через Нигеро, Родозию или Эфиопию. Наконец, шоколадный Восточный Экспресс, проходя через Турцию и несколько Чаннелей, соединял Лондон с Цейлоном и Сиднеем. Когда засыпаешь, кажется таким странным, что все континенты, кроме твоего, начинаются на «А».