Претендентки для каждого амуранта отбирались Комитетом Членов Клуба, принимавшим во внимание годовой свод отзывов и предложений, заносившихся гостями в особую «Розовую Книгу». «Краса и нежность, грация и покорность» – таковы необходимые и главные достоинства соискательниц от пятнадцати до двадцати пяти лет в случае «стройных нордических куколок» и от десяти до двадцати лет в случае «пышных южных чаровниц». Они бы резвились и нежились в «будуарах и оранжереях», неизменно обнаженные и готовые к соитию; другое дело приставленные к ним в услужение субретки, привлекательно одетые служанки более или менее экзотического происхождения, «недоступные для желаний членов Клуба без специального дозволения Правления». Мой любимый пункт (поскольку располагаю фотостатом с каллиграфического оригинала, созданного бедным подростком) гласил, что любая девица для утех во время менструального периода могла избираться Госпожой своего амуранта. (Из этого, разумеется, ничего не вышло, и Комитет пошел на компромисс, поставив во главе персонала каждого дома красивой наружности лезбиянку и добавив упущенного Эриком вышибалу.)

Эксцентричность – великое средство от великого горя. Дед мальчика немедленно принялся претворять в кирпич и камень, в бетон и мрамор, в плоть и кровли фантазию Эрика. Он дал себе обет первым испробовать первую гурию, которую наймет для последнего из построенных домов, а до того часа жить в непрестанных трудах и суровом воздержании.

Он, должно быть, являл собой трогательное и величавое зрелище, этот пожилой, но еще полный энергии голландец с изрезанным морщинами рептильим лицом и седой шевелюрой, проектирующий с участием левацких декораторов тысячу и один мемориальный амурант, которые он вознамерился возвести по всему миру – возможно даже в брутальной Татарии, несмотря на то, что ею управляли, как он считал, «Американизированные Евреи», но ведь «Искусство искупает Политику» – весьма свежая мысль, которую мы должны простить славному старому сумасброду. Он начал с сельской Англии и прибрежных районов Америки, и когда строил дворец в стиле Роберта Адама (цинично прозванный местными острословами «Мадам-Адам Хауз»), недалеко от Ньюпорта, на острове Родос, – сооружение в несколько сенильном стиле, с мраморными колоннами, поднятыми со дна классических морей и сохранившими инкрустацию этрусскими устричными раковинами, – внезапно умер от апоплексического удара, помогая подпирать пропилеи. То был лишь его сотый чертог!

Его племянник и наследник, честный, но карикатурно пуританский суконщик из Рюинена (недалеко от Зволле, как мне сказали), обремененный большой семьей и небольшой торговлей, тревожился напрасно: он не лишился миллионов гульденов, безумную растрату которых он последние лет десять обсуждал со специалистами по душевным болезням. Все сто амурантов открылись в один день, 20 сентября 1875 года (и по очаровательному совпадению, старое русское название сентября, «рюень», что могло означать «крушение», «руины», также отзывалось в названии родного города экстатического нигдерландца). К началу нового века венерианские доходы уже текли рекой (правда, последним потоком). В одном болтливом бульварном журнальчике сообщалось, около 1890 года, что «Вельветовый» Вин, из любопытства и чувства благодарности, как-то посетил – только однажды и со всем семейством – свой ближайший амурант и что будто бы небезызвестная Гийом де Монпарнас гневно отвергла предложение голливудской студии написать сценарий об этой помпезной и уморительной экскурсии. Всего только слухи, конечно.