Амелии было хорошо и спокойно. Она улыбалась и думала, что Монтегрейн все же слукавил, когда сказал, что не собирается приручать ее, словно какую-нибудь лошадь или собаку. Может, он и не приручал, но приучал совершенно точно — к себе, к своему телу и прикосновениям к нему. Однако приучал мягко и без давления, и создавалось впечатление, будто все происходило само собой.

— О чем ты думаешь? — Он запрокинул голову, вглядываясь в ее задумчивое лицо.

— Честно?

Никогда прежде и никому она не задала бы подобный вопрос. И не сказала бы то, что сказала затем.

Монтегрейн усмехнулся.

— Уж сделай милость.

Мэл улыбнулась и не стала лгать:

— О себе, о тебе, о нас. О том, что происходит, и почему я не могу это остановить.

По мере того, как она говорила, его брови поднимались все выше.

— Ты хочешь это остановить? — спросил, наконец, поймав ее взгляд. Его тело было все ещё расслаблено, губы улыбались, а вот глаза — нет, взгляд сделался серьезным, пристальным.

Амелия покачала головой и провела кончиком пальца по выделившимся на его лбу морщинкам, будто бы могла стереть их одним прикосновением и одновременно понимая, что и правда совершенно не боится и уже даже не смущается касаться другого человека.

— Не хочу, — призналась, словно в холодную воду прыгнула. — Совсем не хочу.

К чему бы это ни привело. Такой живой она чувствовала себя впервые за пятнадцать лет.

Взгляд Монтегрейна потеплел.

— И я не хочу. — Он перехватил руку Мэл и поднес к губам, поцеловал тыльную сторону ладони, отчего ее тело откликнулось миллионом мурашек. — Мне с тобой хорошо.

А от этого признания сердце и вовсе зашлось. Эти слова были важнее, значимее, чем все заверения в любви, которыми Эйдан щедро пичкал свою молоденькую жену в первые годы брака.

Амелия отняла руку и уперлась ею в покрывало недалеко от его головы. Рэймер проследил за этим перемещением с явным интересом: что же она будет делать дальше?

А дальше Мэл сделала то, на что ни за что не решилась бы раньше, — склонилась к лицу лежащего на ее коленях мужчины и поцеловала в губы — сама, первой. Возможно, виной тому стала подходящая обстановка, возможно, только что услышанное признание, а возможно, она банально стала смелее от выпитого вина.

Рэймер вытянул руки вдоль тела, без слов показывая, что не собирается перехватывать инициативу. И она почувствовала себя свободнее и еще смелее. У него были очень мягкие губы, и ей безумно нравилось их касаться — медленно, не спеша, смакуя каждое мгновение.

— Мне с тобой тоже очень хорошо, — призналась Амелия шепотом, прервав поцелуй, но так и не отстранившись.