– Разве ты не знаешь?

Арвин перестал жевать.

– Ты сказал, что мать звала Бальдром меня. Мне что же, убить себя самого?

Арвин шлепнул его по руке и потянул за волосы, зная, что прикосновение липких пальцев здорово его разозлит. Хёд скривился и, мгновенно встав на ноги, пошел к небольшому ручейку, журчавшему среди камней.

После того как его отослали из храма, он отпустил волосы. Они мешали ему, пока не отросли так, что их можно было собрать. Волосы на висках он продолжал стричь очень коротко – они шумели, касаясь его ушей, и искажали звуки, – но макушку больше не брил: раз он не мог стать хранителем, то не собирался выглядеть как хранитель.

– Ты похож на скунса, – причитал Арвин, но Хёд лишь приглаживал его заплетенную в косу бороду да трепал по лысому черепу, напоминая старику, что тот не должен его осуждать.

Хёд ополоснул лицо, руки, туго заплетенную косу на макушке, стряхнул с волос остатки ягод и наполнил флягу водой, чтобы вымыть Арвину руки.

Когда он вернулся обратно к большому камню, Арвин уже поднялся и готов был двинуться в обратный путь. Хёд помог ему вымыть руки и взвалил его себе на спину. Лишь когда они добрались почти до самой пещеры, Арвин заговорил опять, сонным голосом, щекоча бородой щеку Хёда.

– Бальдр – это мальчик из храма. Бальдр – это Байр.

Хёд никогда не делился с Арвином тем, о чем узнавал от Гислы. Раньше он молчал потому, что не смог бы объяснить, откуда обо всем знает. А теперь…

в этом попросту не было смысла. Дорога в храм была для него закрыта, Гислы он лишился, а Арвин завтра даже не вспомнит, о чем сегодня говорил ему Хёд.

– Учитель, Байр – не сын Одина. Он сын лживого, кровожадного короля. И я его никогда не трону.

Арвин, цеплявшийся за его спину, висел как мешок, и Хёд подумал, что тот вряд ли его услышал.

* * *

Он хотел поохотиться, но, пока ждал, забравшись в чащу леса, что ветер переменится и он сумеет незаметно подкрасться к добыче, крепко заснул. Проснувшись как от толчка, он сразу почувствовал, что что‐то не так. Он стал прислушиваться, тщательно исследуя каждый звук. Он так устал и спал так крепко, что не мог даже представить, как долго проспал. Ветер цеплялся за него холодными пальцами, щипал ему щеки, но он решил, что ночь еще не спустилась. В темноте все звучало иначе, на охоту выходили те, кто в дневное время не подавал признаков жизни. К тому же было не слишком холодно: воздух уже не благоухал, как днем, но еще не был морозным.

Он не слышал Арвина. Но это его не смущало. Он ушел довольно далеко от пещеры, каменные стены которой скрадывали доносившиеся изнутри звуки – в особенности те, что долетали из самой глубины.