Услышав, что северяне его заметили, он швырнул на песок сундучок, полный сокровищ. Крышка открылась, и содержимое сундучка высыпалось, зазвенело, застучало у него под ногами. Он взял в руки посох, но решил не браться за меч. Если они захотят его убить, он погибнет. А если им вздумается с ним драться, посох будет полезнее.
– Я Хёд. Берите сокровища. Там, где я их взял, есть еще, – крикнул он. – Можете меня убить, но тогда не узнаете, где их искать. А еще вы не сумеете выйти из этой бухты. Позвольте мне остаться, и тогда я вам помогу.
Часть третья
Часть третья
19 северян
19 северян
– Не хочу в Берн, – вздохнула Альба, выглянув из окна кареты. – Вот бы хоть раз побывать в Долфисе.
Гисла ничего не ответила. Они не ездили в Долфис, потому что ярлом Долфиса был Байр. Король отправлял в Долфис своих посланников, а когда ярлы собирались на совет, вместо Байра приезжал его дед. Сам они ни разу не возвращался на Храмовую гору, и Альба со временем перестала о нем говорить. Гисла ее понимала. Слишком больно было вечно лелеять надежду, бесконечно ждать. С тех пор как Гисла в последний раз видела Хёда, слышала о нем, прошло уже шесть лет. Байра не было еще дольше, и Альба выросла без него. Но порой она все же не могла скрыть, что тоскует по нему. Она его не забыла.
– Я бывала даже в Эббе и в Йоране. На Эббу то и дело нападают гончие псы, но мы все равно туда ездим. А в Долфис, – тут Альба снова вздохнула, – никогда. – Она беспокойно разгладила платье у себя на коленях.
Гисла сделала то же самое. Этим невольным жестом они словно разравнивали обуревавшие их чувства. Альба отвернулась от окна и встретилась с Гислой глазами. Черный королевский плащ, в который она была одета, любую другую женщину превратил бы в скорбную тень – но светлые волосы Альбы на фоне темного бархата казались еще светлее, а в карих глазах сверкали яркие искры.
– Вот мы и прибыли. И бернцы нас уже ждут. – Она пристроила на голове корону и скорчила гримаску. – А мы должны им улыбаться.
– Я никогда не улыбаюсь. Я насмехаюсь. – Гисла приподняла губу и вскинула бровь, придавая лицу презрительное выражение. – Я самая нелюбимая дочь храма… и хочу сохранить за собой этот титул.
– Пусть ты насмехаешься, зато Юлия не расстается с мечом. Она наводит ужас. Нет, все‐таки самая нелюбимая дочь – это она.
И обе захихикали, прикрывая рты. Карета остановилась, и они услышали, как снаружи хлопочут, заканчивая последние приготовления к их появлению.
– Я скучаю по сестрам, – призналась Гисла.
– И я тоже… зато им не пришлось ехать в Берн. Ты пойдешь рядом со мной, Лиис?