Император осторожно прикоснулся кончиками пальцев к щеке Эллейн, нежно поцеловал в губы, а потом прошептал, ласково погладив её по голове:

— Хорошая, Элли. И человек ты тоже хороший. Не терзай себя.

— Я убила отца, Эд…

— Нет. — Эдигор покачал головой. — Он сам убил себя. В тот самый миг, когда впервые изнасиловал твою маму.

Спустя несколько лет император вспомнит эти мгновения и подумает о том, что, возможно, именно это стало началом конца для той Элли, которую он когда-то встретил в саду лорда Дросмейна.

.

Между тем Ана продолжала учиться быть императрицей. Она редко видела мужа по причине и его, и своей вечной занятости, но в те редкие минуты, когда им удавалось побыть вместе, Дориана с удивлением прислушивалась к себе и замечала, что ей нравится находиться рядом с Эдигором. Просто нравится. Она тогда была ещё слишком мала для чего-то большего.

Хотя он иногда злился на Ану, когда она делала что-то неправильно, не так, как он хотел. В первый раз, когда император сделал девочке замечание за обеденным столом — они обедали в компании Аравейна и Луламэй — Ана чуть не расплакалась. А Эдигор всего лишь сказал, что императрицы не должны чавкать.

— Ваше величество, — Аравейн посмотрел на Дориану с явным сочувствием, — в Мирнарии так принято. У нас подобное признак отсутствующего воспитания, а там — комплимент хозяину дома или повару.

Эдигор нахмурился.

— Да, что-то такое припоминаю. Но я всегда считал, что это шутка.

— Нет, — буркнула его жена, громко хлюпнув носом. Император улыбнулся.

— Извини, Ана. Но впредь постарайся избавиться от этой привычки, хорошо?

По-настоящему сблизились они лишь спустя три года. Эдигор тогда отсутствовал около двух месяцев — вместе с герцогом Кроссом отправился в земли гномов, где местные умельцы разработали новый вид доспехов, но для масштабного выпуска требовалось разрешение императора. А на обратном пути Эдигор нанёс визит вежливости светлым эльфам.

И за эти два месяца Ана как-то привыкла к тому, что мужа в замке нет. Поэтому несколько удивилась, когда, проходя однажды утром мимо открытого окна на втором этаже, услышала доносящийся с улицы звон стали.

Выглянув из окна, Дориана замерла — одно мгновение девочке казалось, что на Эдигора напали, но потом она успокоилась, поняв, что стала свидетелем утренней тренировки мужа и Аравейна. Но в этот раз что-то изменилось, причём изменилось в ней самой — Дориана вдруг почувствовала, как к щекам прилила кровь, и сердце бешено застучало, когда она наблюдала за мужем.

Эдигор по-прежнему носил усы и бороду — впрочем, он не расставался с этим обликом с того дня, как стал императором — и Ана чувствовала себя маленькой и жалкой по сравнению с ним. Но кроме этого чувства было что-то ещё. Что-то поднималось в ней, когда Дориана смотрела, как напрягаются мышцы Эдигора под тонкой, промокшей от пота светлой рубашкой, как быстро и стремительно он двигается, отражая выпады Аравейна, ни на минуту не теряя уверенности в действиях.