Поначалу Эдигор считал, что реформаторы не клюнут на эту удочку — всё-таки, если подумать, трое главных людей Эрамира не могут позволить себе путешествие, пусть и недолгое, без охраны. Но Эллейн была виртуозна — она сумела убедить заговорщиков, что император чувствует себя в собственной стране в безопасности, поэтому это их шанс захватить его врасплох и убить.

На самом деле по центральной дороге должны были отправиться только Люк и Аравейн, не считая ещё парочки магов. Наставник собирался нацепить на себя личину императора и принять основной удар, если он будет, а Люк просто не хотел пропускать столь эпичное зрелище. Хотя Эдигор пытался его отговорить.

— Нет, Эд. Иначе реформаторы заподозрят что-нибудь нехорошее, если хотя бы меня в твоём эскорте не увидят. Да и не волнуйся — Аравейн пообещал нацепить на меня такое количество амулетов, что я с трудом на лошадь сяду.

— От стрел тоже амулеты будут?! — кипятился император.

— И от стрел, — хмыкнул Люк. — В общем, живой я вернусь, даже не надейся.

У самого же Эдигора в тот день было другое важное дело. В невзрачной карете, в компании двоих стражников, Грома и Мики, император должен был отправиться в Центральный храм богини Айли, для посвящения новорождённого — уже третьего — ребёнка эльфа и служанки.

Всех детей носили в храм Айли для того, чтобы провести посвящение, через две недели после рождения. Так назывался обряд, когда младенца купали в священной воде храма. Во время этого обряда ребёнку давали имя.

Совет, на котором Эдигор, Эллейн, Люк и Аравейн обсуждали последние приготовления перед операцией с предполагаемым захватом реформаторов, затянулся до поздней ночи. После его окончания Люк поспешил к жене, Эдигор лёг спать, ожидая, что Элли составит ему компанию, но девушка покачала головой и растворилась в воздухе, сказав, что ей нужно как можно скорее вернуться к реформаторам.

Император не знал, что спустя несколько секунд после этого разговора Эллейн появилась в покоях Аравейна.

Маг в это время стоял спиной к девушке, уставившись напряжённым взглядом в удивительное зеркало, которое никогда ничего не отражало.

Первым, как ни странно, заговорило именно оно.

— Добрый вечер, Элли, — прошелестел женский голос, а потом тьма в зеркале на миг расступилась, сверкнув пронзительно-голубыми глазами.

— Здравствуй, Ари, — голос Эллейн был напряжённым. Девушка, явно сильно нервничая, теребила пояс тёмно-коричневого строгого платья.

В комнате на несколько секунд повисла тишина.

— Вейн, пожалуйста… — прошептала, наконец, Элли, не выдержав тягостного молчания.