В этот момент у меня за спиной раздается грохот и кто-то яростно шипит что-то про святую кровь и кровавую купель.

– Ты, овсоед драный, – рявкает Аткинс, – ты можешь зайти как человек?

Битти берется ладонью за лицо и стонет.

В палатку вплывает еще один металлический ящик, а вслед за ним – мальчишка лет пятнадцати.

– Мастер Кемпбелл заставил меня тащить вот это на руках от самого корабля. Он сказал, это ваше.

Ящик с грохотом ставится на пол. В ящике что-то дребезжит.

– Финдлейсон, друг мой, – мягко говорит Битти, – я благодарю тебя за то, что ты допер мои инструменты, и прошу извинения за мастера Кемпбелла, который, наверное, всего лишь имел в виду, чтобы ты это не швырял. Впрочем, разберемся. Вон тебе новенький, его зовут Уно, покажи ему, где спать, чем умываться, и вытряхни из кастеляна форменную куртку для него, пока турки не утащили его обратно.

Мальчишка смотрит на меня, как матрос на крысу в хлебном ларе. Нос у него свисает почти до нижней губы, брови такие, что складкой между ними хоть орехи коли, и в целом он мне рад, как холере.

– Новенький? Это ж какая-то девчонка?

Но я уже знаю, что «девчонка» – это не подозрение, а просто наезд. Встаю, подхожу к нему нос к носу. Ну, почти нос к носу, мои глаза на уровне его рта.

– Улыбнись, Финдлейсон, – говорю я, – девчонка изучит вопрос, не жмут ли тебе зубы.

Аткинс каркает и начинает ржать, как безумный. Я поднимаю взгляд, вижу полную оторопь на лице Финдлейсона и вдруг понимаю, что незачем же воевать, вообще незачем. Думаю про себя: «Смотри на меня. Смотри на меня, парень. Я же хорошая». И сама невольно начинаю улыбаться, как дура.

И Финдлейсон тоже начинает ржать. Он хохочет, потом хлопает меня по плечу и, утирая слезы, говорит:

– Правду говорят, что все ирландцы – нахалы от рождения, а я не верил!

Он тут же тащит меня за каким-то казенным добром на склад. Битти, правда, отвел его на минутку в сторону и что-то шепнул. Видимо, что меня могут украсть мои предыдущие, кхм, владельцы. Я так подозреваю, что с предыдущими владельцами мне могло сильно не повезти, так они все на это смотрят. Ну и ладно.

Идти далеко. Мы бредем, бредем под дождем по полужидкой грязи мимо каких-то построек, часовых, сидящих на корточках и бревнах солдат, палаток, лошадей, офицеров в условно белых брюках, как вдруг Финдлейсон сворачивает к какому-то оврагу, встает к нему лицом, возится в штанах и пускает тугую струю. Блин. Я оглядываюсь. Ни кустика. Ха. Но ничего, ничего. Я достаю из нагрудного кармашка в нижней части куртки пластиковый двуслойный уголок, щелчком раскладываю его в угловатую воронку со скошенным носиком. Мне такую давным-давно соорудил Лмм, когда меня впервые взяли на целый день на борт. Эта, конечно, не первая, но ее я таскаю с собой уже года четыре, главное, мыть почаще. А то ведь даже гальюном не воспользуешься.