– Тогда тем более я не собираюсь никому его возвращать, – сердито говорит Битти по-английски.

– Интереснее то, почему мальчишка одет по-европейски. Я бы все-таки его раздел и осмотрел.

– А вот не надо меня раздевать и осматривать, – злобно отвечаю я и закрываюсь руками.

Аткинс подпрыгивает и роняет стул у себя за спиной, Битти встает.

– Ты и по-французски понимаешь?

– А это запрещено? – огрызаюсь я.

– Да, в общем, не запрещено… На именно этой войне так и вообще неплохо… Погоди, дружок… – Аткинс делает пару шагов назад, что-то нашаривает в кармане – он что, меня боится? – и выпаливает что-то непонятное.

Я дико смотрю на него. Сколько тут языков? Предок обещал мне три? Значит, всё, готово, предел пройден. Черт. Аткинс рявкает еще что-то.

Я смотрю на Битти. Он встревожен, но вроде бы не злится.

– Это я тоже должен понимать? Нет, ищите кого-нибудь другого.

Битти и Аткинс переглядываются.

– Не, ну серьезно, я вам что, автомат по переводу с чего угодно на что угодно?

– Ладно, ладно, – говорит Аткинс, – я все равно больше ни слова по-русски не знаю.

Я пожимаю плечами. Аткинс и Битти переглядываются, и Битти смеется.

– Для шпиона он слишком заметный. И разговаривает, как сын лэрда с арендатором.

– Русские дворяне говорят по-французски лучше нас с тобой.

– И откуда бы посреди Балаклавы болтался дворянский ребенок? Да еще понимающий, зачем двое мужчин могут раздеть мальчишку?

Аткинса передергивает.

– Что-то я не хочу ничего об этом знать, Битти.

– Вот-вот.