Потом Шарон возлагал надежды на Линарэна — ведь его прежние отборы признали недействительными, он мог получить право на престол. Но когда я стала денеей, Шарон испугался, что мы с Ареном лишим правящие семьи их привилегий и стал всем намекать, что от нас надо избавиться прежде, чем мы начнем действовать.

Окончательную ясность вносит рассказ жены Шарона, хотя она выдавливает слова сквозь слезы и так дрожит, что ректор Дегон вынужден подойти и укутать ее широким рукавом мантии, только тогда женщина достаточно собирается с духом, чтобы говорить более внятно.

Шарон, а вместе с ним и Тавегрин, хотел убить нас с Ареном, но все же колебался — риск был слишком велик. Последние сомнения Шарона развеялись, когда его не пригласили на встречу с архивампирами в герцогстве Анларии, хотя по статусу он должен был там находиться. Это был не первый раз, как его тихо оставляли не удел, но тут у него всерьез окрепли подозрения, что об организации покушения на меня и заговоре известно. Задействовав связи, он убедился, что история с луком выплыла наружу, и понял — или он убирает нас, или Аранские или Арен убирает его, ведь такие вещи не прощают.

Шарон рассматривал два варианта: убить нас во время боя с Безымянным ужасом или, если не получится, и мы выживем, после брачных недель, когда я не смогу превращаться в драконицу. Но он отказался от своей затеи, когда нас благословил Великий дракон — с этого момента для Шарона Фламира мы стали неприкосновенными. Он надеялся выторговать место главы рода среднему сыну Иверрену — тот почти не участвовал в заговоре, коснулся роковой интриги лишь слегка, и по мнению Шарона, в обмен на освобождение Дегона от позорного суда Аранские могли бы пойти на уступки, а может, даже в отношении его самого и Тавегрина проявили бы снисхождение.

Только император за Дегона не попросил, а тут еще Тавегрин будто взбесился: называл отца трусом, требовал напасть на Аранских, пока мы с Ареном на брачных неделях. Настаивал на том, что благословение Великого дракона — не повод отступать от задуманного, привел в цитадель демонов и среди заговорщиков нашел тех, для кого благословение тоже значения не имело.

Две недели Шарон препирался с Тавегрином, пытаясь того образумить, привести к раскаянию — в этом случае при стандартной форме суда можно было рассчитывать на более низкую степень вины. В конце концов, в этой ситуации Фламиры должны были стать скромными просителями, а Тавегрин жаждал войны.

Когда император с Ланабет появились на суде, Шарон без слов понял, что им надоел фарс, и никаких предложений об обмене с их стороны не будет, да и Тавегрин не станет смиренно просить о пощаде. Шарон знал, что император с Ланабет появятся на следующий день и собирался при них закончить суд, признать Дегона виновным, но назначить легкое наказание — показать Аранским пример милосердия и потом ссылаться на него, умоляя о снисхождении, но когда Тавегрин узнал об этом плане на обеденном перерыве — он просто снес Шарону голову. В один миг, никто даже понять ничего не успел. Мать с младшим братом Тавегрин запер в ее комнатах и отправился к сообщникам.