Глава XXXVI

Глава XXXVI

Мокрые от пота и уставшие, мы откидываемся на кровати Эллиота, не удосуживаясь даже накрыться простынями, потому что в комнате у Эллиота слишком жарко. Я кладу голову ему на грудь, обнимаю за талию и закидываю свою ногу на его. Он водит рукой по моим волосам, и музыка его сердца убаюкивает меня, погружает в мирное расслабление. Каждая частичка меня, которая прикасается к нему, словно горит, в то время как другие части тела, обдуваемые лишь воздухом, согреты жаром очага. Я закрываю глаза, прижимаясь к нему ближе.

Эллиот целует меня в лоб.

– Я живу уже более тысячи лет и все же до сих пор не жил по-настоящему, – шепчет он. – Вот что значит открыться множеству эмоций, чувств и переживаний, которые могут предложить люди?

Я подбородком упираюсь в его грудь, чтобы посмотреть в глаза и указательным пальцем обвожу линию бородатого подбородка.

– Неужели пребывание в неблагой форме так отличается?

– Да, и я всегда гордился тем, что никогда не принимал свою благую форму.

– Много ли таких фейри? Которые всю жизнь проводят в неблагой форме?

Он кивает.

– Давным-давно мы другими и не были. Не было ни благих, ни неблагих. Лишь существа и духи. Мы были не просто животными, но очень отличались от людей. А когда они явились на остров, их присутствие начало нас менять. Некоторые фейри стали подражать людям, во время обучения их языку перенимать их голоса, а во время примерки человеческой одежды менять форму тела. Так возникла способность принимать благой облик, а потом появились эмоции и другие человеческие чувства. Но не все фейри считали это даром. Те, кто сохранил свои первоначальные формы, называли себя неблагими, и это разделение привело к расколу среди фейри, к войнам, которые мы вели с людьми. Мне больно говорить, что я всю свою жизнь сражался за ту сторону, которая восставала против людей. Если бы я добился своего, то люди были бы уничтожены или изгнаны с острова.

От его слов по спине бежит холодок. Вспоминая волка-обманщика, которого я встретила, отправившись на поиски тридцать третьего дома по Уайтспрус Лэйн, нетрудно представить, что другая его ипостась способна на описываемые им холодность и жестокость. Но еще совсем недавно он выражал презрение по отношению к человеческому роду. Мог ли он на самом деле так сильно измениться? Или из всех людей он может ценить только меня?

Эллиот, вероятно, замечает возникшее на моем лице беспокойство и поворачивается ко мне:

– Ты изменила меня, Джемма. Я и не думал, что захочу этого. Не подозревал, что захочу ощущать боль или удовольствие. Что выберу и то, и другое вместо свободы, которую дарит невежество. И да, я изменил свое мнение о вашем виде. Хотя мне еще предстоит встретить многих, кого я посчитаю достойными моего уважения или симпатии, я готов поверить, что ты была права – не все люди одинаковы.