От движения сосок выскользнул изо рта младенца, тот обиженно запищал. Люда раздраженно сунула его обратно, и ребенок зачмокал.

Мне стало понятно, от кого Эдик наслушался про лес, когда кричал мне в пылу ссоры, что закопает как собаку. В душе поднялась горечь, и тени словно сгустились, надвигаясь из углов к кровати и стоящему сыну.

– Умная сильно? – зло зашипел Эдик. – Мне бабка бы этого никогда не простила. Родственники из деревни понаехали, нужно было сделать все по-людски. Бабка мне и раньше говорила, что дом отпишет, потому что не прогуляю наследство как другие детки. Она меня самым путевым считает, а на родню остальную злится. На похоронах пообещала, что сделает это, чтобы и ее достойно похоронил. Так что, когда в следующий раз в деревню поедем, нос сильно не криви. Нужно узнать, отписала ли, а если нет, нотариуса привезти, чтобы все оформить.

Ого! Для меня стало откровением, что Эдик общается с бабкой. Я со всеми прервала отношения. Сначала меня вся родня осудила из-за развода и не хотела видеть. Но слетелись как воронье после смерти тети, узнав, что она отписала мне квартиру. Уговаривали продать ее и вернуться в деревню. Помочь с ремонтом дома. И у всех братьев и сестер тут же образовались денежные затруднения, которые они хотели решить за мой счет. Ведь несправедливо, что мне все наследство досталось.

«Надо разделить поровну! Поступить по совести!» – твердили мне на все лады.

Не знаю, как я тогда не дрогнула. Спасло понимание, что это будет наследство Эдика, и я не имею права его разбазаривать. Хотела для сына лучшего, чтобы жил в городе, учился, не знал тяжелого труда.

Отказалась продавать. Оставить квартиру мне было решением тети и ее правом. На меня разобиделись, ведра грязи вылили. Попытались судиться, но ничего не вышло. В итоге, опять исчезли с горизонта. Эдик о родне знал, но ни слова не говорил, что общается с ними.

– Да сдалась тебе эта деревня и их развалюха! – воскликнула невестка.

– Дом развалюха, согласен, но участок большой и земли два гектара под огородами. Так что будь добра, умасливай старуху.

– Еще чего! – задрала нос Людочка.

– Шубу хочешь? Куплю, если напишет дарственную.

Слово «шуба» произвело магическое действие, и лицо невестки просветлело.

А Эдик продолжил распекать супругу:

– Будь ты умнее, и насчет матери бы мне мозги не выносила. Она ночью и к ребенку бы вставала, и тебе с ним днем помогала. Ведь нелегко же все одной.

Он сел рядом с женой и погладил ее по руке.

– Нелегко. Все на мне! – тяжело вздохнула невестка и стала оправдываться: – Гормоны. Видеть ее не могла. Как ходит, шаркая ногами, как гремит кастрюлями, когда я сплю. И противно было, она же уборщица. Возюкается в грязи, а потом все в дом несет и к еде прикасается. Я же не знала, хорошо ли руки она мыла после всего. И меня тошнило!