Настя молитвенно сжала руки, не замечая, как дрожит всем телом.

«Храни его, Мать Мира! Храни его, Мать Мира! Храни его, Мать Мира!»

Треск. Хруст.

Ворон провалился задней левой, осел мгновенно, будто угодил в зыбкую трясину. Сломанная, ободранная нога болталась плетью. Конь заржал так жалостно, так отчаянно, что захотелось заткнуть уши и отвернуться поскорее от чудовищного зрелища.

В отчаянной попытке спастись вороной ударил передними ногами, пытаясь выбраться из смертельной ловушки, но мост провалился под ним, как ломается тонкий лёд под угодившим в полынью. Взметнулась чёрная грива, мелькнули вздутые жилы на бархатной шкуре, обезумевшие от ужаса глаза, и огромное чёрное тело сорвалось вниз вместе с обломками древних брёвен.

Эливерт взвыл отчаянно, так, словно вместе Вороном в бездну устремилось его собственное сердце.

Сдавленным эхом ему откликнулась Настя. На том берегу Наир схватился за голову.

Стало очень тихо.

И тут Рыжая снова услышала этот треск – звук разрушения, звук, расколовшейся на части судьбы…

Она в ужасе вскинула лицо, и увидела глаза Эливерта. А в них – мрачное понимание неотвратимости.

Он успел осознать, что настал тот самый миг – миг, когда уже ничего нельзя исправить!

Заглянуть в его глаза цвета серебра – вот и всё, что успела сделать Настя, прежде чем огромный пролёт моста рухнул в воды Лидоны, навеки унося с собой в небытие Вифрийского Ворона.

Он даже не вскрикнул. Исчез безмолвно в белёсом облаке тумана, в тёмной тени ущелья, которое так любил поминать не к месту.

Он даже не вскрикнул!

А может Дэини просто не услышала его прощальный зов за собственным криком, полным отчаяния.

Она ещё не постигла до конца, что произошло. Глазами видела, но сердцем и разумом поверить не могла. Отказывалась признать очевидное.

Так просто не бывает! Не может быть такого! Так нелепо… так…

Почему?!

Романова согнулась, скрючилась от накрывшей боли, от разрывающей сердце жгучей горечи. Словно она выпила страшный яд, и тот, расползаясь по всему телу, выжигал дыры в венах, в сердце, в душе.

Она кричала что-то бессмысленное, задыхаясь от слёз и страшного, впервые познанного чувства утраты.