— Да, это хорошая мысль, милый, но… сперва надо похоронить Каскара.

— Надо, но торопитесь, я молю вас.

— Хорошо, — кивнула Ланита и поцеловала его вновь.

Он боялся, что больше не увидит ни её, ни сына. Он чувствовал, как охотник чувствует зверя, а доахар — дракона, что Вранг в считанном шаге от деяний Мора.

И, чтобы выжить, нужно было предвосхитить этот шаг.

Поэтому он обнял Ланиту крепче, не боясь случайного взгляда дозорных, что могли обнаружить их. И зарылся носом в её волосы, надеясь запомнить их тонкий аромат. Лимонная вода и мятный чай, стираный хлопок и отзвук духов из магнолии…

«Я потерял возможность быть доахаром, расстался с мечтой потомка Кантагара и отпустил Наали. Хоть бы не пришлось отпускать и её».

***

После казни Морая Эйра возвратилась в «Дом культуры». Она старалась улыбаться, но в душе её безостановочно кровоточила рана, нанесённая ей зрелищем убитого маргота. Она повторяла себе снова и снова, что теперь он ничем не терзается и не мучится. Но всё равно вспоминала его пылающую душу и бессильно протянутые к нему персты Бога Горя.

Что если он не нашёл свой путь к вратам Схаала? Или был отвергнут им? Отчего Бог Горя так жаждал получить его душу — и не повредила ли ему просьба оставить Скару?

Госпожа Грация милостиво позволила ей ненадолго задержаться в «Доме». Хотя и подметила, что Эйре следует как можно скорее уехать туда, где её не знают, как куртизанку Морая. Эйра покивала на это и удалилась в свою комнату с цсолтигским убранством, где легла спать прямо посреди дня.

В тот день гости не явились на порог Почтенной. Даже Чаркат стоял не на крыльце, как обычно; а внутри, за дверью. И тревожно таращился в глазок. Снаружи слышались беспрестанная брань, ругань, крики и грохот копыт рыцарских лошадей. Бреза пылала и кровоточила, и все куртизанки попрятались по своим комнатам, подавленные.

Наутро Грация выгнала их всех на завтрак. Она велела им прихорашиваться как обычно. Но в комнату Эйры и Артистки она стучать не стала. И они проснулись в относительном спокойствии: подавленная Бронзовая Жница и юная рыжая девочка.

Артистка наблюдала за тем, как Эйра расчёсывает свои длинные палисандрово-чёрные пряди, блестящие, как норковый мех. И ждала своей очереди на расчёску.

— Жница, — тихонько позвала она девушку. И поставила пуфик рядом с ней, чтобы сесть поближе. — Почему все грустят? Разве все не хотели, чтобы умер маргот? Добрый правитель сделает нашу долину лучше.

— Все боятся, моя хорошая, — отвечала Эйра. Рука привычно потянулась к флакону с розовым маслом. Обычно она наносила это масло на расчёску, чтобы волосы блестели ярче и ароматно пахли. Но одёрнула себя и не стала.