– Да я работать хочу, – Коля стукнул себя кулаком в грудь. Аж хрустнуло внутри. – Рога ломать – вон сколько народа в городе. Выбирай любого! Тиснуть что хочешь из каждого магазина – не вопрос вообще. Зачем мне именно на работе это делать?

– Ну, сел-то ты как раз поэтому. С работы кражу совершил, – Чиж смотрел в стол. – Ладно, иди. Я попробую. Через неделю отмечаться приходи. Может, я чего уже и найду для тебя.

Но не нашел. А тут незаметно и весна заявилась. Грязная, мокрая. Снег погибал от острия горячих лучей и сплывал уже в виде мутной воды под уклон городских улиц. Но на улицах уже набухали почки сирени, ясеней и акации желтой. Они выбрасывали в воздух листочки раньше многих других деревьев. Потому улицы пахли древесной смолой и нагревающимися шиферными крышами. Да и лето спешило на своё место и подталкивало апрель с маем нежно, но настырно. Лета Николай не заметил. Бегал по разным организациям. Искал в городе знакомых и просил их помочь найти ему работу. Он многих знал в Зарайске. Но только сейчас прояснилось, что хоть и хорошие это были люди, но для решения главного вопроса Колиного не подходили категорически. Все пахали на таких работах, где трудяги старались вообще не видеть начальство, или встречаться с ним редко и коротко. Бывает же! Ни один из тех, кто к Коле был дружески расположен, не имел доступа а кабинеты своих начальников или пробивных знакомых на стороне. Таких, кто запросто зайдёт в любую дверь, за которой сидит какой-нибудь босс, и уболтает его принять Николая хоть дворником со штампом о судимости в паспорте. Тупик образовался. До осени раз десять мотался Николай в разные совхозы. То за десять, то за сто километров от Зарайска. Просился хоть на машдвор, хоть в коровник. Но все начальники листали его паспорт до последней странички и, натыкаясь на штамп о судимости, говорили примерно одно и то же:

– Судимость сними, парень. И приходи. Бывших заключенных нам брать устно не рекомендовано сверху. Придет комиссия, раскопает, спросит: почему взял зэка? Я им дам Трудовое законодательство. Государственное! Там написано, что я должен тебя, исправленного в исправительной колонии, трудоустроить, найти тебе рабочее место. Они скажут: «Ну, ладно» и не плюнут в меня, не расстреляют. А выпьют коньячку в кабинете, закусят, пообнимаются со мной на дорожку и уйдут. Но начальству-то сразу же и доложат, что я поперёк его указявки попёр. И всё. Не работа у меня будет, а пытка. Ад! Сожрут проверками, найдут и недостачи, которых у меня нет, или ещё злоупотребления мне пришьют. А вот это опровергнуть вообще невозможно. Не-ет! Спросят работяг: орёт ли на вас начальник? Они скажут – орёт. С радостью скажут. И что обед у меня – два часа. Злоупотребление страшное. А то, что я без ужина до полуночи сижу тут и косяки исправляю прорабские, инженерские да бухгалтерские, не вспомнит никто. Вот так оно, парень.