– Вот, бляха, свобода, – размышлял трезвый Бирюков Николай. – Я, рядовая бесправная падла на зоне, за день крутил пружин для раскладушек на восемьдесят копеек. За месяц, значит, имел двадцать четыре рубля. Откидывался на волю, получил расчёт за пять лет – тысячу сто сорок шуршиков. Заработал почти полторы, но там за что-то часть вычли. Эта тысяча, вот она. Оттягивает карман. То есть в неволе меня как гражданина брали на работу, хоть и без выбора. Платили, хотя могли заставить пахать только за то, что ты живой. Со шконки не упал нечаянно или на пику не напоролся в очереди за баландой и хлебом. А на свободе я, одинаковый со всеми, в натуре – как прокаженный. Вроде возьмут меня бетон мешать, а от этого факта здоровый коллектив отравится духом зоновским и копыта откинет поголовно весь. Дурь непролазная. И жаловаться-то некому. Хотя к участковому сгонять надо. Отметиться и попросить. Он же много кого знает в своём округе. Да и цехов-заводиков в нашем краю с десяток наберётся.

– Допью и схожу, – Коля зацепил вилкой весомый кусок слежавшегося винегрета, а левой рукой закинул в горло граммов пятьдесят. Плохо шла водка. Не приживалась. Мутило только, вот и весь кайф.

– Сюда можно сесть? – над Николаем стоял толстый дядька в толстом теплом овечьем свитере. Волос на голове его вздыбился большими седыми пучками и лихо рассыпался во все стороны. Шапку дядька снял, но не причесался.

– Да запросто! – Бирюков Николай подтянул ближе свои тарелки и легкий графинчик. – Я всё равно уже собрался уходить.

Дядька заказал бутылку «столичной» и еды рублей на пять. Много, короче.

– Только что ушел в отпуск, – доложил он. – Отмечу, да домой. А утром на рыбалку. У меня «победа» своя. С двумя братьями скинулись и забрали. Очередь моя подошла. Шесть лет ждал. Но «лайба»– я те дам! Черная, вся в никеле. Как правительственная. Аккуратно по очереди ездим. А рыбалка на

одном озере под Фёдоровкой – торжественный марш! Или даже гимн природной щедрости!

– А работаете где? – Коля взял с соседнего столика стакан и налил соседу сто граммов.

– Не возражаю, – дядька махом забросил водку внутрь и занюхал Колиным хлебом. – А работаю я в аэропорту заправщиком самолётов. Сутки через двое. Двести пятьдесят рублей. Доплачивают за вредность от едких паров керосина. Хотя лично я никакой вредности от него не чувствую. Что, работу ищешь?

– Ну, да, – кивнул Бирюков Николай. – Только не берут никуда. Я со справкой об освобождении. Пять лет на зоне парился.

– Никого не убил, не изнасиловал? – поинтересовался дядя и долил остаток водки в свой стакан.