— Я думаю, ты обнаружишь, что я очень хорошо выигрываю игры, — прохрипел он.

На мгновение отражение перед ним изменилось — больше не безликое. Глаза цвета сахарной ваты, насыщенная смуглая кожа, ухмылка с ямочками и щель между передними зубами…

— О, обманщик, — сказала она. — Ты никогда раньше не играл в подобную игру.

Вспыхнул свет. Стекло разбилось вдребезги. Руки скелета вцепились Финну в лодыжки, запястья, горло…

— Ещё один день, обманщик, — выдохнул этот вызывающий головокружение голос ему в ухо, смех танцевал на грани её слов. — И пусть он пройдёт не зря.

Финн проснулся с чем-то сладким во рту, вокруг запястий красовался круг синяков, а грудь сдавливал камень страха.

Высвободившись из клубка простыней, с дрожью, пробежавшей по его плечам, когда пот на затылке остыл, Финн принялся мерить шагами свою комнату, зловещие грани его сна кружились, как калейдоскоп, сделанный из лазурита.

Он помнил каждый сон, который когда-либо видел, и этот не был исключением. Но как бы он ни старался, как бы ни был уверен, что видел это… он не мог вспомнить лицо зеркальной девушки.

Стук в дверь.

— Открыто, — крикнул он, прочищая от беспокойства горло.

Дверь со скрипом отворилась, и внутрь просунул голову отец с растрепанными ото сна волосами и слегка съехавшими набок очками на носу. Он нахмурился, глядя на вздымающуюся грудь Финна, его трясущиеся руки… Боги знали, как выглядело его лицо.

— Дурные сны? — мягко спросил Рамзес. — Я слышал, как ты кричал.

Лицо Финна горело. Он сложил руки за спиной, заставляя свой следующий вдох выходить с ровным свистом.

— Ничего страшного, папа. Извини, если я тебя разбудил.

Контроль, контроль, контроль. Он мог бы попаниковать из-за потерянной памяти позже. Какую маску ожидал его отец, какая из них вернёт его туда, где он должен был быть…