— Признаться, я начал писать эротику задолго до того, как впервые попробовал на практике, что такое секс, — с убийственной честностью признался он. — Ну знаете, гормональные фантазии тихони подростка, который был слишком пухлым, чтобы девочки уделяли ему внимание на полном серьезе. Вступление в интимную жизнь случилось со мной потрясающе поздно — в двадцать два года — и страшно разочаровало меня. Реальный секс на деле оказался в сто раз хуже, чем я его себе придумал.

Люся оглушительно расхохоталась:

— Но вы все же не переключились на драконов и некромантов?

— Почти. Я чувствовал, что вся мировая литература надула меня. Столько слов, предложений, абзацев, о чем разглагольствовали Апулей, Татий, Арбитр? Понадобилось некоторое время, чтобы понять: дело не в физике и механике, а в одержимости и страсти, на которые женщины, если хотите знать, почти не способны.

— Да неужели? — изумилась Люся. Беседа увлекла ее, и теперь сложно было поверить, что перед ней тот же невыносимо капризный человек, который трепал ей нервы накануне. А уж подобные заявления точно всколыхнут читателей — о, им будет о чем поспорить.

— Вы слишком практичны, — Вешников поднял открытые руки, будто демонстрируя свою безоружность. — Флирт, страдания, влюбленность, привязанность — да. Но шекспировская трагедия? Чувства, от которых сотрясается мир? Почти никогда. Настоящая, отчаянная, слепая любовь — удел мужчин.

Он говорил и говорил, и Люся мысленно делала акценты в будущем материале — вот здесь смягчить, здесь обострить, получится как минимум вызывающе.

Помощница по хозяйству ловко накрыла им ужин прямо в кабинете. К чести хозяина дома, обошлось без пошлостей вроде вина или устриц: им подали нейтральные стейки из индейки с овощами и сыром, предложили чай и кофе на выбор. Люся с удовольствием взялась за еду, посмеиваясь над пылом своего собеседника.

Она уважала людей с убеждениями, даже если и не была с ними согласна.

Впрочем, рассуждения Вешникова не входили в острое противоречие с ее собственными. По правде говоря, Люся точно про себя знала, что страсть, способная сотрясти мир, — не ее конек. Все ее отношения были или полезными, или приятными, но не разрушительными. А какой прок от одержимости, которой так грезил Вешников? Сплошные хлопоты.

— По Стендалю, — продолжал боян, разлив кофе по чашкам, — есть четыре вида любви. Любовь-страсть, которая заставляет нас жертвовать всем, что у нас есть. Любовь-влечение, порождение ума и изящества. Любовь-тщеславие, когда мы выбираем себе статусных партнеров, чтобы поднять собственный статус. И, наконец, чисто физическая любовь.