Из посторонних людей, не относившихся к семейству Йоран, здесь был только Закария.

– Аврора, дочь Бьерна, – громогласно объявил Дайн, – ты обвиняешься в братоубийстве, цареубийстве и измене родине! Ты признаешь свою вину?

Аврора стояла перед своей семьей, стараясь выровнять дыхание.

Она давно готовилась к этому разговору и в глубине души верила, что он будет проходить при других обстоятельствах. Где-то в самых безумных мечтах она надеялась, что дядя Дайн сгребет ее в крепкие уютные объятия, как делал в ее далеком детстве, и спросит, кто посмел обидеть его любимую дочку. Аврора представляла, как, умываясь горькими слезами, расскажет ему все без утайки, а он поймет ее, простит, признает вину перед ней и перед всеми девушками, которым причинил вред его сын.

Но вот сейчас Аврора была здесь, на Севере. Стояла перед грозным царем, словно преступница, и мысленно благодарила за то, что на нее хотя бы не надели кандалы.

Признавала ли она вину? Да. Несомненно. Она не имела права вершить самосуд и отбирать чужую жизнь.

Жалела ли она о том, что сделала? Нет. Скольких бы еще девушек сломил Герольд, останься он в живых?

Хотелось ли ей все изменить? О да. Аврора отчаянно желала повернуть время вспять и рассказать все сразу, как вернулась из леса. Теперь-то она знала, что Рэндалл бы поверил ей и сделал все, чтобы защитить и забрать с собой в Арден. Она бы не переживала свое горе в одиночку. Вот только она до сих пор не знала, хватило бы у нее духу рассказать правду сразу. Признаться в своем позоре? Ведь даже царю Дайну недоставало смелости поведать семье и тем более народу, что он воспитал чудовище.

Аврора сделала глубокий вдох, досчитала до пяти, а потом медленно выдохнула и подняла голову.

– А вы, мой царь, признаете свою вину?

Дайн еще сильнее нахмурился, а тетушка Ария раздула ноздри от злости. Авроре казалось, что она отчетливо слышит ее прерывистое от едва сдерживаемого гнева дыхание.

– Какую вину? – спросил дядя, и в его голосе послышалось недоумение.

Аврора повернулась к Закарии, и тот едва заметно кивнул в знак молчаливой поддержки. Он выглядел невозмутимо, будто им не грозила сейчас смертельная опасность, и это придало ей крошечную уверенность, что еще не все потеряно, что они выиграют эту сложную битву. Но все зависело только от нее.

– Признаете ли вы свою вину в том, что пренебрегли законами нашего царства и закрыли глаза на вопиющие преступления родной крови?

Дайн стиснул челюсть, отчего его длинная борода дрогнула.

– Я буду судить тебя по всей строгости наших обычаев, даже несмотря на то, что люблю как родную дочь.