– Пульс, – осознала я, и Солярис кивнул, наблюдая за мной со снисходительной улыбкой, с какой обычно наблюдают за познающим окружающий мир дитя. – Как будто кровь циркулирует. Но это же…

– Драконы никогда не стареют и не умирают естественной смертью, как люди. Их можно только убить, – напомнил Солярис, и вместе мы отошли на пару шагов назад, чтобы взглянуть на раздвоенную гору снизу вверх. Отсюда она казалась такой необъятной, что я даже не могла представить, сколько дней мне потребуется, чтобы просто обойти её вокруг по кайме из клочков суши и обрывов. – Однако умирают наши эмоции. Рано или поздно мы теряем интерес к жизни, после чего начинаем превращаться в камень. Ты перестаёшь чувствовать, перестаёшь мыслить и двигаться… Пока чешуя не окаменеет настолько, что тебя становится невозможно отличить от скалы. А потом всё, что тебе остаётся, – это стоять и смотреть, как мир живёт дальше, но уже без тебя. Если, конечно, не повезёт и внутри твоего тела не найдут убежище те, кого ты однажды породил, как то случилось с Белом и Дагдой.

– Я думала, это просто легенда, – прошептала я потрясённо, и вот гора окончательно явила мне свои истинные черты. Поднятые раскрытые пасти, сцепленные хвосты и гребни, раскрытые крылья – всё это было на самом деле! – Ты ведь сам говорил, что это сказка для наивных детёнышей! Что драконы не знают, от кого именно произошли…

– Не знают, но догадываются, – ответил Солярис терпеливо и, судя по очаровательной ямочке, проступившей над уголком его губ, он тоже вспоминал былые времена, когда мне всё-таки удавалось выудить из него парочку драконьих историй. – Несмотря на феноменальную память сородичей, даже Старшие никогда не слышали, как появилось это место. Значит, этим драконам по меньшей мере пятнадцать, а то и двадцать тысяч лет. Все, кто застал их, уже давно тоже превратились в камень. Мы даже не знаем, как их звали, потому и дали им собственные имена. Они самые древние и самые крупные из нашего рода. То, что это наши прародители, очевидно.

– Потому город и называется Сердце, – выдохнула я. – Это никакая не метафора. Они срослись вместе, и вы живёте буквально под их сердцами, у них внутри.

Солярис снова кивнул. Я же, вглядываясь в очертания двух драконов в горе, попыталась представить, каково это – жить и не жить одновременно. Стать заложником собственной плоти, потерять счёт времени и созерцать перемены, но самому не меняться. Это звучало как худшая кара на свете – то, что страшнее смерти, – но Солярис смотрел на сакральную гору с необычайным благоговением. Это заставило меня задуматься: может, это вовсе не худшая смерть, а лучшая? Отдать близким всего себя, позаботиться о них, даже если никто не позаботится более о тебе. Разве не то же самое сделала королева Дейрдре, взрастив пшеницу из собственного тела, чтобы прокормить голодающие туаты?