Тихий, трудолюбивый и очень послушный. Гектор ещё в детстве разительно отличался от Матти и Ллеу. Когда мы были помладше, я нередко дразнила его за то, что он вечно подглядывал за мной из-за угла, но при этом постоянно молчал и убегал, стоило мне его окликнуть. Кое-что изменилось с тех пор, а кое-что нет. Я улыбнулась ему напоследок, зная, что Гектор всё так же подглядывает за мной, но уже не из-за угла, а через отражение в отполированной поверхности телескопа.

В этот раз подъём в усыпальницу занял у меня чуть больше времени, чем обычно. Я решила не торопиться, перебирая в голове всё, что привело меня сюда и что должно было отвести обратно домой. Красный лес, истекающий кровью; хижина Хагалаз с очагом, в котором пляшет хрустальное пламя; ритмичное пение, как нить, тянущаяся от мира людей к миру богов; слова, пропитанные силой Матери холодов и древнего сейда…

– Великанов я помню, рождённых из неба, – повторяла тихо я, взбираясь по ступенькам. – Я помню плоды на ветвях волчьего древа. Я помню… как боги взрастили из гнили цветок. Я помню, как плавились звёзды, когда пришёл Солнца… Что? Рок? Да, наверняка «Рок».

В усыпальнице, как всегда, висел фимиам тисовых деревьев и полевых трав. Несмотря на то что я выучила это место наизусть, мне всё равно было неуютно: душный полумрак, тесное пространство, стены из костей и навеки уснувшие драконы в их основании. Не желая долго задерживаться здесь, я без церемоний опустилась на колени подле монолитного камня, за которым возвышалась статуя Дейрдре. Мне казалось, она внимательно следит за тем, как я расстилаю на полу тёмно-красный бархат. Поставив на него треснутое зеркало на толстой ножке, я повернулась к монолиту полубоком, чтобы видеть в отражении и его, и себя, как учила Хагалаз, а затем достала из сумки дары, с которыми определилась в последнюю минуту. Рубиновая шкатулка и маленькая серебряная брошка, похожая на ключ. Тайна, которую хочу раскрыть, и её разгадка. Должно подойти.

– Великанов я помню, рождённых из неба. Я помню плоды на ветвях волчьего древа.

Когда Хагалаз пела, её устами будто выли божественные волки Госпожи – то была зычная, первобытная песнь, не умаляющая своей дикости, даже когда она опускалась до шёпота. Однажды мне удалось стать свидетельницей пения Ллеу в Безмолвном павильоне, и тогда я покрылась мурашками от животного ужаса: он пел, как поют глашатаи смерти анку на похоронах, провожая погребальный драккар вниз по реке, и от этого пения хотелось бежать сломя голову. Моё же пение не шло ни в какое сравнение ни с тем, ни с другим, но я надеялась, что оно всё равно сработает. Периодически голос дрожал и срывался, потому я пела негромко, слегка раскачиваясь на одном месте перед зеркалом, дабы поймать ритм своего сейда.