– Солярис просил приглядывать за тобой. – И прежде чем я успела спросить, значит ли это, что она сейчас же схватит меня за руку и поведёт к нему виниться, Матти вдруг сбросила передо мной сумку из телячьей кожи, которую в темноте я случайно приняла за часть её хангерока. – Каюсь, я рылась в твоих личных вещах. Зато принесла это. Посмотри и скажи, что ты чувствуешь. Подходит?

В сумке оказалась склянка с туманом, плещущимся, как свежая кровь, и свёрнутый пергамент, пожелтевший от старости и пошедший пятнами плесени по краям. Развернув его, я испытала ту же щемящую боль в сердце, какую почувствовала, увидев картину впервые.

– И как я сама не догадалась, – прошептала я, глядя на олицетворение тайны во плоти – сам Красный туман – и её разгадку – выцветшее и пожелтевшее от встречи с морской водой, но неизменно юное и прекрасное лицо Оберона, изображённого на холсте рядом с моей матерью.

– Хорошо, что не догадалась. – Не спрашивая разрешения, Маттиола уселась напротив по другую сторону зеркала, подмяв под себя подол хангерока. – Если бы ты со всем справлялась сама, я бы осталась без работы.

– Но откуда ты знаешь, что нужно для этого ритуала? – нахмурилась я, и неестественное спокойствие Маттиолы мгновенно превратилось в естественный стыд. – Я узнала о нём от вёльвы, что живёт в Рубиновом лесу. А ты…

– До того как я отказалась от наследия королевской вёльвы в пользу Ллеу, мама уже обучила меня половине семейных практик, – ответила Маттиола без утайки, и я едва не уронила зеркало в третий раз, устанавливая его на место в центр покрывала.

– И ты не рассказывала?!

– Ллеу просил сохранить это в тайне, дабы ни у кого не было повода усомниться в его притязаниях на место сейдмана. Повторюсь, я сама отказалась от наследия сейда и более не претендую на него. – Тон Маттиолы стал снисходительным, а ладони в маленьких золотых колечках, которых, готова поклясться, у неё прежде не было, опустились поверх моих, лежащих на коленях. – Я никакая не вёльва и никогда не была ею, однако я помню кое-что, что может тебе помочь.

– Даже не станешь отговаривать? А как же то, что сейд отнимает годы дарованной тебе жизни?

– Ты моя драгоценная госпожа, – произнесла Маттиола так, будто снова приносила мне священный обет. – Твоя воля – закон, даже если она мне не нравится.

– Хм… Ну хорошо. В таком случае я тоже не стану ничего говорить на тот счёт, что ты влюбилась в Вельгара.

Маттиолу передёрнуло, и она обиженно насупилась в ответ на мою ухмылку. Морковный румянец выдал её, но вслух она лишь сказала:

– Просто возьми зеркало и положи на колени.