Барды, ждущие своего часа на дальнем конце платформы, заиграли на лютнях и тальхарпе раньше, чем я успела ответить Шэраю или хотя бы осознать услышанное. Все случилось так быстро, что напоминало сон. На переговорах люди всегда внемлют логике, выгоде и обещаниям – и я в своих речах тоже обращалась к первому, второму и третьему. В итоге я совсем позабыла, что драконы – не люди. Они внемлют чувствам, единству и интуиции. Поэтому мне оставалось только принять произошедшее как должное и смотреть на вдруг развеселившихся драконов, засмеявшихся и набросившихся на еду и кувшины с вином.
– Как ты это сделал, Солярис? – спросила я только.
– Это не я сделал, а мы, – поправил он, и я почувствовала нежное прикосновение острых когтей к своей дрожащей ладони. – Мы только что положили конец старой войне. И скоро положим конец еще одной.
12. Высшее проявление
12. Высшее проявление
Отец говорил, что в потомках Дейрдре течет кровь сидов, и потому мир не заслуживает ни одной ее капли. Он сурово наказывал всех, кто допускал малейшие царапины на моей коже, не говоря уже о чем-то большем. Так, моя первая весталка оказалась на улице в месяц воя лишь за то, что поранила меня ножницами, когда стригла; ребенок кого-то из слуг, которого я уговорила поиграть со мной в салки, получил десять ударов плетью, когда я споткнулась на лестнице и упала; и даже Маттиола однажды осталась на сутки без воды и хлеба за то, что не отговорила меня лезть на злополучную яблоню, о чей ствол я ободрала локти. После этого мне прочитали с десяток нотаций, мол, я слишком хрупкая из-за сахарной болезни, хилая и нежная, как весенний цветок, чтобы предаваться подобным забавам. Лишь когда я доказала отцу, что цветы не могут летать на драконах, а я – могу, он ослабил тиски своей заботы и перестал беречь меня так, как не смог сберечь маму.
Возможно, именно поэтому я до сих пор чувствовала себя так странно, когда брала в руки меч. Будто нарушала древний запрет, занималась чем-то постыдным и непристойным, не позволяя себе быть слабой, а защищаясь сама. От этого каждый раз сердце стучало у меня в ушах, на лице растягивалась ребяческая улыбка, и приходилось прикладывать двойные усилия, чтобы не дать дыханию сбиться. Я больше не испытывала ужаса, глядя, как стекает моя кровь на дейрдреанскую землю, и не спешила забинтовывать синяки, чтобы скрыть их от взгляда караулящих поле хускарлов. Пережив смерть, путешествие в сид, встречу с вечно голодным зверем, я больше не имела права называться хрупкой. Отныне моя кровь принадлежала лишь мне одной, и я могла делать с ней все, что пожелаю, даже проливать.