Шаг. Еще одна вёльва упала рядом.

Шаг. Вёльва. Шаг. Вёльва.

Там, где я ступала, падали и умирали люди.

Красный туман больше не был туманом в привычном понимании этих слов, но все еще оставался неуязвимым и почти неосязаемым. Селен двигался так быстро и хаотично, что мои глаза не могли уловить его силуэт. Я знала, где он, лишь по тому, что там хирдманы вмиг разлетались на куски; лишались рук, ног, лица или сразу головы. Он не обременял себя ни милосердием, ни осторожностью, а еще, оказывается, плохо отличал врагов от друзей – дейрдреанцы, потерявшие или порвавшие красные таблионы, гибли заодно с черными. Словно колесо с гвоздями катилось по полю – и вот я стою посреди него совсем одна. Селен расчистил поле и проложил для меня тропу из расчлененных тел, как и обещал.

Однако вместо того, чтобы пойти по ней, я бросилась на поиски Соляриса. Зная, сколь ревностно Селен относится ко мне, я искала молча, там, где, как мне казалось, Сол должен был упасть. Брела медленно, иногда проходила по одному и тому же месту несколько раз, прочесывая все поля от Поющего перевала до берегов Трезубца. Однако никаких поломанных деревьев, никаких воронок и свежих драконьих следов поблизости не было. В какой-то момент я остановилась и сняла с лица маску, дабы вдохнуть свежий воздух, но первый же его глоток подтолкнул к горлу желчь, и меня вырвало. Мир утратил реалистичность, стал слишком зыбким и неправдоподобным. Оттого казалось, что бреду я во сне, а не наяву, и все происходящее не более чем та лихорадка, которую я с трудом переживала в детстве, заболев после снежных игр с Гектором и Матти.

Быть может, я не там ищу? Быть может, Солярис не упал вовсе? Мог ли он погибнуть? Нет, конечно, нет… Я бы почувствовала это, ведь жива лишь благодаря тому, что во мне половина его души, а в нем – половина моей. Должно быть, он где-то спрятался и зализывает раны, или же ждет меня дальше, ведь мы оба знаем, чем должен закончиться этот день.

Небо темнело. Стараясь держаться подальше от скопления трупов, я двинулась к Морфрану, где уже должна была начаться осада. Перешагнула через мужчину с рыжими косами и грудной клеткой, распахнутой настежь, как ворот рубахи, а затем переступила и женщину без половины туловища. В отражении их замызганных кровью щитов на меня смотрела некогда молодая женщина, постаревшая за один день: грязно-серые волосы, как у потрепанной куклы-мотанки, осунувшееся лицо. Даже в глазах не осталось цвета, никаких больше васильков – только пепел, словно на радужке мечом высекли ужасы войны. Где-то поблизости вскрикивали от ужаса, но быстро затихали.