Я вошла в город молча, не оборачиваясь и не страшась, зная, что если и умру сегодня, то не здесь, – холодок от присутствия Селена, которому я мысленно велела не вмешиваться, плотно сидел на коже. Я двинулась спокойно прямо к замку, похожему на волчий клык, и, когда ворота закрылись за моей спиной, с удивлением обнаружила, что хускарлов у Омелы тоже почти не осталось – только те, что сторожили крепостные стены. Улицы были пусты, наполненные косыми хижинами из сосновых срубов с вальмовыми крышами, и нигде, несмотря на поздний вечер, не горело ни свечи, ни очага. Однако безмолвие Морфрана было обманчивым, как и его кротость: сквозь дверные щели мне в спину летели обрывки нидов и проклятия, желающие сгореть в пасти Дикого. Если бы я остановилась, то заметила, как в пробоинах ставней мелькают человеческие глаза, желающие видеть, как я иду прямо ему навстречу.

Омела ждала меня там же, где мне ее показала совиная маска – в низине своего замка посреди господского двора, окруженного вёльвами, как еще одной стеной. Их здесь было по меньшей мере с сотню – все молодые и разодетые в волчьи меха, хотя жар от трех костров, что горели вокруг, раскалял воздух, как в месяц зноя. Ллеу не ошибся: фиолетовый дым, идущий от них, женские ряды, словно нити, которые они растягивали между пальцев с закрытыми глазами. Их круг безропотно пропустил меня к самому замку, прямо к фигуре в кружевном одеянии, стоящей на ступенях крыльца. Я остановилась в двадцати шагах от нее и сняла маску. Ни Соляриса, ни Ллеу поблизости не было – сплошь одни женщины. Двое из них перевязывали неподвижно стоящей Омеле руки – льняные повязки мокли на запястьях от свежих ран, которые она нанесла себе сама, дабы пленить и погубить меня. Принося в дар сейду свою кровь, вёльва всегда приносила вместе с ней и свою жизненную силу. От такого даже можно было умереть, но Омела стояла на ногах твердо и даже не побледнела.

– Знаешь ли ты, чем керидвенские волки отличаются от всех прочих волков? – спросила она, одернув широкие рукава своей накидки, чтобы спрятать окровавленные повязки. Строение господского двора в форме подковы разносило ее и без того гулкий глас так далеко, что казалось, будто она говорит мне на самое ухо. – Они образуют самые крупные стаи, больше сорока особей на одно логово. И все слушаются самку, не самца. Следуют за ней, как за вожаком, до последнего воя.

– Я драгоценная госпожа Рубин, – ответила я так же громко, положив ладонь на эфес своего меча. – И я не волк. Я от крови сидов, дочь короля Оникса Завоевателя и истинная Хозяйка Круга. Я твоя королева. И моим словом ты, Омела из рода Керидвен, более не являешься ярлсконой сего туата. Верни то, что забрала, прикажи своим людям отступить, вверь мне город, и, быть может, тогда больше никто не умрет сегодня.