Когда спустя час ходьбы я наконец-то приблизилась к Морфрану, ко мне стали подбегать мои же хускарлы, чтобы защитить «от Дикого, призванного керидвенскими вёльвами, но восставшего против них». Глупые, они не ведали, что этот Дикий принадлежит мне, и потому защищать нужно от меня. Приходилось спешно прогонять хускарлов, пока Селен не принял их за очередных врагов. Никто из тех, кого я успевала спросить, тоже не видел Сола.

Как я и думала, королевские хирды уже обосновались перед вратами города. Когда я дошла до них, преодолев пешком несколько десятков лиг, грязная и опустошенная, нигде больше, кроме самого Морфрана, не осталось врагов. Селен расчистил весь Керидвен, и дейрдреанцы распевали бардит[31] в его честь под барабанный бой змееносцев. Устрашающий шепот медленно разгонялся до леденящего крика, а затем стихал обратно. То была песнь войны и торжества.

Отказавшись от еды и питья, от отдыха и установки военных шатров, я встала перед вратами тоже и снова надела совиную маску.

– Ты пыталась убить меня. Из-за тебя я не могу найти своего ширен. Из-за тебя я призвала то, что клялась не призывать самим богам. Поэтому никакой осады не будет. Я сровняю Морфран с землей, – прошептала я в червонное золото, зная, что меня услышат. Мои воины тушили все ритуальные костры по пути, но в чертах города все еще вился фиолетовый смог. Уцелевшие драконы летали над ним, разгоняя плотное марево крыльями и хвостами, а на вершинах стен неподвижно стояла стража с арбалетами наперевес. Последний рубеж Омелы выглядел жалко. Боеспособных вёльв у Морфрана, по-видимому, не осталось, как и баллист: из бойниц торчало лишь несколько таких орудий. Зато гигантские врата выглядели внушительно: облицованные отражающим свет металлом, они походили на кайму фарфоровой чаши и превосходили в высоту любой лес в десять, а то и в двадцать раз. Однако я не лгала Омеле. Теперь, когда меня переполняло отчаяние и не осталось уже ничего, чем еще я могла бы пожертвовать во имя победы, уничтожение Морфрана было неизбежно.

– Приходи. – Голос Омелы снова прорезал расстояние. В нем слышалось и смирение, и надежда. Она прекрасно понимала свое безвыходное положение, поэтому и сказала: – Проходи, Рубин из рода Дейрдре. У меня есть то, что тебе нужно.

Я дрогнула внутри, но не снаружи, когда ворота приоткрылись совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы мог протиснуться ребенок или очень худая женщина.

Значит, я была права. Солярис все-таки не упал – он у Омелы.

– Драгоценная госпожа, вам нельзя туда одной! – воскликнул кто-то из хускарлов мне вслед, когда я приказала армии разбить лагерь и ждать либо моего возвращения, либо ударов морфранского колокола.