– Сколько этой пище дней? – спросила я.

В полумраке, за бестолковой болтовней, собственным отчаянием, затхлостью пещеры и пряностью осенних листьев, я и не заметила, что ужин состоит из одной трухи. Жаркое было таким же испорченным и ссохшимся, как вся остальная пища у нас в тарелках. Овощи исходили вязкой горькой слизью, а хлеб оказался зеленым вовсе не из-за специй и тимьяна в муке, а из-за плесени, покрывшей его деревянным налетом. Из съедобного на столе не было абсолютно ничего, поэтому, отодвинув тарелку, я потянулась к кувшину с водой, желая хотя бы напиться вдоволь, но и там не оказалось питьевой воды – лишь соленая, морская.

Селен знал, чем людям надо питаться, но не знал, чем именно.

– Что-то я принес, когда ты навестила меня впервые, а что-то, пока ты спала… Тебе не по нраву еда, госпожа? Слишком пресная? Или слишком соленая? – спросил он обеспокоенно и положил себе в рот тот же кусок, который я выбросила из рук, плюясь. Селен прожевал его легко и даже не поморщился… Пока не проглотил. Затем лицо его вдруг исказилось, и он закашлялся, смеясь: – Ох, до чего же мерзко, право слово! А ведь до сегодняшнего дня я не чувствовал вкуса, язык был точно кусок железа. Но теперь, когда ты наконец-то рядом… Все меняется. И эта еда определенно не то, чем я хотел бы угостить тебя в столь знаменательный день. Фу!

Я поджала губы, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту – не то от осознания, что Селен, похоже, постепенно забирает себе даже мои органы чувств, не то от самого его смеха. Тот непростительно напоминал смех Соляриса, оставшегося где-то далеко-далеко. «Нужно лишь продержаться подольше. И попробовать найти Сенджу», – напомнила я себе и глубоко вздохнула. Это означало никакой вражды, никакой грубости. Здесь я гостья – не королева, но и не пленница. Именно так мне подобало себя вести, пока это было возможно, несмотря на все, что Селенит сделал и что я хотела содеять с ним за это.

– Селен…

– Да, госпожа?

– А где остальные?

– Остальные?

– Ну, слуги или твои помощники, – сказала я осторожно, решив начать издалека. – Кто-то же накрывал стол, пока ты носил еду, меня приодел, да и осеннее убранство собрал, листья…

– Все делал я один. Здесь никого больше нет, – ответил Селен и улыбнулся от уха до уха. – Только мы двое.

Я побледнела. Мысль о том, что Сенджу куда-то ушел или я неверно поняла Селена и его нет здесь вовсе, невольно перебила другая: получается, это он меня и переодевал. Кожа тут же зачесалась, как от пыли, и я беспокойно заерзала на стуле, оттянула пальцем ворот платья, ставший слишком узким и тугим. Впрочем, неприкосновенность моего девичества – последнее, о чем мне стоило волноваться, будучи взаперти один на один с вездесущей пустотой.