– Все, чего захотят! Это я и пытаюсь тебе сказать. Мой отец возглавляет Круг именно потому, что он убил всех, кто мог хоть как-то ему угрожать. И он делает это постоянно на протяжении двух тысяч лет. Неужели ты думаешь, что он не решится так же убить и тебя?

– Во время собрания всей школы? В присутствии моего дяди и всех учителей Кэтмира и на глазах всех учеников? Что-то не верится. Так что успокойся и дай мне сесть.

Я спускаюсь еще на пару ступенек, но затем вдруг застываю на месте не потому, что я этого хочу, а потому, что мои ноги не желают двигаться. Совсем.

Я начинаю паниковать, не понимая, в чем дело, но затем меня осеняет.

– Не смей! Хадсон! Сейчас же пусти меня!

– Грейс, подожди! – Голос Хадсона звучит успокаивающе, что только бесит меня еще больше. – Послушай меня!

– Нет! Нет, нет, нет! Я не стану ничего слушать, пока ты контролируешь мое тело. Да что на тебя нашло?

– Я просто хочу, чтобы ты на минутку задумалась.

– А я просто хочу, чтобы ты меня отпустил. Если ты не отпустишь меня сию же секунду, то, когда я наконец выдворю тебя из моей головы, я убью тебя. Я сделаю тебя обыкновенным человеком, воткну клинок в твое черное сердце и подожду, пока ты не умрешь! А затем воткну его еще раз.

Хадсон ведет меня в сторону, обходя учеников, торопящихся занять места, затем заводит в скрытую нишу между двумя панелями. Чувствовать, что мое тело контролирует кто-то другой, а я нахожусь на пассажирском сиденье, – это, наверное, одно из самых неприятных ощущений за всю мою жизнь. Возмущение надругательством, страх, гнев нарастают во мне и сливаются в грандиозную бурю.

Когда мы оказываемся в нише, я чувствую, как Хадсон напрягается, стараясь отпустить мое сознание. Это похоже на хождение по мокрой грязи, но, в конце концов, сопротивление уходит, и я оказываюсь на свободе. Я чувствую, как пустоту заполняю я сама, и меня захлестывает паника.

А когда я вижу его и он поворачивается ко мне лицом, панику сменяет жгучий гнев. Он вскидывает руки.

– Ладно, ладно. Извини.

Я делаю глубокий вдох и силюсь успокоиться. А затем говорю себе: к черту, – и ухватываюсь за ту часть себя, которую так долго подавляла.